451 градус по Фаренгейту

It would be hard to see her, but her face would be like the face of the girl so long ago in his past now, so very long ago, the girl who had known the weather and never been burned by the fire-flies, the girl who had known what dandelions meant rubbed off on your chin.	Ее трудно будет разглядеть, но ее лицо напомнит ему лицо той девушки, которую он знал когда-то в далеком и теперь уже безвозвратно ушедшем прошлом, лицо девушки умевшей радоваться дождю, неуязвимой для огненных светляков, знавшей, о чем говорит одуванчик, если им потереть под подбородком.
Then, she would be gone from the warm window and appear again upstairs in her moon-whitened room.	Девушка отойдет от окна, потом опять появится наверху, в своей залитой лунным светом комнатке.
And then, to the sound of death, the sound of the jets cutting the sky into two black pieces beyond the horizon, he would lie in the loft, hidden and safe, watching those strange new stars over the rim of the earth, fleeing from the soft colour of dawn.	И, внимая голосу смерти под рев реактивных самолетов, раздирающих небе надвое до самого горизонта, он, Монтэг, будет лежать в своем надежном убежище на сеновале и смотреть как удивительные незнакомые ему звезды тихо ухо дят за край неба, отступая перед нежным светом зари.
In the morning he would not have needed sleep, for all the warm odours and sights of a complete country night would have rested and slept him while his eyes were wide and his mouth, when he thought to test it, was half a smile.	Утром он не почувствует усталости, хотя всю ночь он не сомкнет глаз и всю ночь на губах его будет играть улыбка, теплый запах сена и все увиденное и услышанное в ночной тиши послужит для него самым луч шим отдыхом.
And there at the bottom of the hayloft stair, waiting for him, would be the incredible thing.	А внизу, у лестницы, его будет ожидать еще одна, совсем уже невероятная радость.
He would step carefully down, in the pink light of early morning, so fully aware of the world that he would be afraid, and stand over the small miracle and at last bend to touch it.	Он осторожно спустится с сеновала, освещенный розовым светом раннего утра, полный до краев ощущением прелести земного существования, и вдруг замрет на месте, увидев это маленькое чудо. Потом наклонится и коснется его рукой.
A cool glass of fresh milk, and a few apples and pears laid at the foot of the steps.	У подножья лестницы он увидит стакан с холодным свежим молоком, несколько яблок и груш.
This was all he wanted now. Some sign that the immense world would accept him and give him the long time needed to think all the things that must be thought.	Это все, что ему теперь нужно- Доказательство того что огромный мир готов принять его и дать ему время подумать над всем, над чем он должен подумать
A glass of milk, an apple, a pear. He stepped from the river.	Стакан молока, яблоко, груша Он вышел из воды.
The land rushed at him, a tidal wave.	Берег ринулся на него, как огромная волна прибоя.
He was crushed by darkness and the look of the country and the million odours on a wind that iced his body.	Темнота, и эта незнакомая ему местность, и миллионы неведомых запахов, несомых прохладным, леденящим мокрое тело ветром,-все это разом навалилось на Монтэга.
He fell back under the breaking curve of darkness and sound and smell, his ears roaring. He whirled.	Он отпрянул назад от этой темноты, запахов, звуков. В ушах шумело, голова кружилась.
The stars poured over his sight like flaming meteors.	Звезды летели ему навстречу, как огненные метеоры.