Всего экспедицией было убито и съедено шестьдесят семь белых медведей. Общее число медведей, повстречавшихся нам и служивших предметом охоты, намного превышало сотню. Мне кажется поэтому, что наш опыт достаточен для того, чтобы мы могли считать себя компетентными в вопросе о характере этих животных. При этом необходимо, однако, сделать одну оговорку. Дело в том, что, сравнивая поведение белых медведей в этом районе с поведением их во время моих многочисленных встреч с ними во Второй германской экспедиции к берегам Гренландии, я убедился в резко противоположном характере его. Эта разница состоит не только в степени хищности медведей обоих районов, но и в силе и величине животных. Только этим можем мы объяснить существующие противоречия в рассказах о нраве белого медведя, иногда изображаемого трусливым, иногда же диким и хищным зверем. В силу традиции сохранился взгляд, внушенный еще Баренцем, описывавшим белого медведя как крайне опасное животное, не боящееся людей, разорвавшее двух человек и неоднократно нападавшее на экипаж чуть ли не на борту самого корабля. При встречах с медведем в Гренландии мы никогда не могли угадать, как он себя поведет. Такая неопределенность и отдельные смелые нападения медведей на человека научили нас соблюдать крайнюю осторожность. Наше уважение к тамошнему белому медведю увеличивалось еще из-за его гигантского роста, достигавшего 7–10 футов. Белые медведи в районе между Новой Землей и Землей Франца-Иосифа оказались не только много мельче гренландских (от 5 до 81
/2 фута), но и охота на них протекала, как правило, в форме, обеспечивающей заранее полнейшую безопасность.Почти все медведи, не считая тех, что стали нашей добычей уже во время позднейшего санного путешествия, были убиты с корабля или в непосредственном соседстве от него. Это обстоятельство объясняет большую осмотрительность, обнаруживаемую здешними медведями. Подбираясь к кораблю, они избирают окольные пути. Когда, мучимые голодом и любопытством, медведи подходили наконец к судну, их встречал залп выстрелов и дикие крики. Люди бросались в атаку, и медведь, будь он ранен или нет, торопливо убегал. Такое бегство зверя во многих случаях было, несомненно, результатом простой неожиданности. Совсем иначе вели себя медведи во время санного путешествия и вообще во всех тех редких случаях, когда с ними приходилось встречаться наедине. В этих случаях в поведении приближающегося зверя всегда чувствовалось наличие очень определенных намерений.
Многочисленные медвежьи охоты минувшего лета были богаты интересными моментами, и поэтому я считаю необходимым рассказать о них в отдельной главе, избегая таким образом перерывов и повторений в дальнейшем моем повествовании.
Каждое появление медведя вблизи судна вызывало на борту всеобщий переполох. Лишь со временем выработался некоторый стандарт поведения. Охота, однако, никогда не приобретала характера планомерно организованного нападения. Порядок бывал обычно следующий: завидевший зверя вахтенный стучал ногой по палубе, и все, находившиеся внутри судна, спешили по этому знаку наверх, на охоту. Так как только Вайпрехт и я имели собственные ружья, то среди остальных начиналась борьба за обладание семью лучшими винтовками, размещенными в стойке вместе с остальными. С поднятым курком и направленным вперед дулом, дрожа от волнения и страха опоздать, карабкались люди на палубу и ползали здесь в поисках выгодного прикрытия. Медведя подпускали шагов на восемьдесят, после чего кто-нибудь из более метких охотников нажимал курок, а за ним и все остальные. Чаще всего решающим бывал первый выстрел, а стрельба, направленная вслед убегающему медведю, обычно оказывалась бесполезной. Все же редко случалось убить медведя наповал с первого выстрела. Но даже когда медведь был уже мертв, всегда находились недоверчивые люди, старавшиеся всадить в него лишнюю пулю. После этого теплый труп подвергался свежеванию. Легкие и четыре ляжки предназначались для общего стола, язык преподносился доктору, а сердце получал повар. Кровь медведя шла на пользу цинготным больным, позвоночник и ребра бросали собакам. Вредная для здоровья печень выбрасывалась в воду, мозг шел на стол в кают-компанию, а жир отправлялся в специальную бочку.