725 дней во льдах Арктики. Австро-венгерская полярная экспедиция 1871–1874 гг.

В обязанности мичмана Орела входило измерение глубин, которое производилось им в летние месяцы. Измерения показали незначительность глубин к северу от Новой Земли и особенно в направлении к Земле Франца-Иосифа. Одна банка[70], над которой нас пронесло летом 1873 года, была исследована нами с помощью трала, давшего нам главнейший материал по морской фауне. При работах с лотом Орел имел возможность произвести также измерения температуры моря и констатировать незначительное повышение ее по направлению от поверхности ко дну. При этом он пользовался минимальным и максимальным термометрами Казелла[71]. Морское дно состояло поочередно из ила и гальки. Пробы грунта были добыты при работах с лотом. Приводятся измеренные лотом глубины (см. табл.).

Новые земли

Конец августа прошел в охоте на тюленей. В наступающую зиму мы должны были опасаться цинги, избежать которой мы могли, только употребляя свежее мясо. Изо дня в день, раскинувшись цепью вдоль трещин по краю нашей льдины, охотники караулили зверя. Обычно по вечерам собаки увозили на судно несколько тюленей. К сожалению, во время этих охот часто случалось, что убитый тюлень тонул[72].

Почти все встречавшиеся нам экземпляры принадлежали к гренландскому виду тюленя. Моржей мы не встретили ни разу. Один только раз видели стаю белух, вынырнувшую в одной полынье и, по-видимому, случайно забредшую сюда.

При ловле тюленей мы пользовались легкой лодкой из водонепроницаемой парусины. Чтобы вытащить тюленя из воды, достаточно было двух человек. Многие из нас стали настоящими гарпунерами. До конца сентября мы добыли таким образом около сорока тюленей. Кроме того, стреляли птиц и приблизительно каждую неделю убивали по одному медведю. Работа на воздухе и улучшенное питание привели к выздоровлению всех больных, кроме страдавшего болезнью легких машиниста Крита и нашего плотника, у которого с середины июля болели ноги – последствие цинги.

Сплошная пелена глубокого и мягкого снега, доставлявшая нам до сих пор столько хлопот, почти совсем исчезла к началу осени. Поверхностные слои льда превратились вследствие постоянного испарения в массу, напоминающую крепкий фирновый снег. Для нас было необычно ступать твердо, а не тащиться, глубоко увязая в снегу. Только бесчисленные маленькие озерки на поверхности льдин представляли еще затруднения для ходьбы, так как вынуждали к постоянным обходам. Во всех этих явлениях сказывалось приближение зимы. Казалось, что из-за постоянного дрейфа к северу нам придется провести эту зиму ближе к полюсу, чем всем бывшим до нас экспедициям.

25 августа, в полночь, солнце впервые закатилось. Время, остающееся до полного исчезновения солнца, можно считать ледовитоморской осенью. Свет настолько померк, что в наших помещениях стало по ночам темно, а с 19 июля необходимо было зажигать свечку для ночного чтения. 29 августа пошел дождь и снег. Поднявшийся северный ветер превратил воду в лед, который покрыл корабль сверху донизу. Такелаж оброс дюймовым слоем льда. Куски весом до фунта обрушивались на палубу, создавая опасность для проходящих по ней. Несколько раз повторялось обледенение корабля. Наконец все окончательно застыло, и в наступающей полярной ночи тросы и мачты казались лучами, блиставшими серебром в свете луны.

Лето кончилось. Оно предвещало нам свободу. С чувством тяжелого разочарования шли мы навстречу второй зиме. Нам казалось, что она готовит экспедиции унижение, так как все наши начинания ни к чему не приведут. И вместе с тем мы еще раз убедились, как велика способность человека переносить лишения, если они приходят не сразу, а постепенно. Еще несколько месяцев тому назад для нас была бы невыносимой мысль о том, что нам суждено будет остаться в этой клетке. Теперь же это стало действительностью, и все же мы остались живы. И вот, каждый раз, когда мы выходили на палубу и обозревали окружающую пустыню, нас охватывала мысль о грядущем. В отчаянии представляли мы себе, как не позднее чем через год мы вернемся на родину и единственным результатом наших работ будет проложенный на карте дрейф «Тегеттгофа». И как раз теперь, когда никто больше не верил в реальность наших старых планов, осуществление их было совсем близко.

Достопамятен был день 30 августа 1873 года (79°43′ с. ш. и 59°33′ в. д.): он принес нам такую неожиданность, какая могла бы сравниться разве только с возрождением к новой жизни – так она была велика. Было около полудня. Мы стояли, облокотившись на борт, и смотрели в облака тумана, между которыми изредка проскакивал солнечный луч, как вдруг заметили в одном из таких промежутков далеко на северо-западе суровые скалистые горы. Через несколько минут перед нашими глазами предстала в солнечном сиянии прекрасная альпийская страна! В первое мгновение все замерли, точно прикованные к месту, и не верили глазам. Убедившись в действительности нашего счастья, мы радостно, громко закричали: «Земля, земля, наконец-то земля!».