#8-Дань Псам

Мужчина поглядел на кусок мешковины, лежащий подле Мяу. Может, он сложил два и два - но какие у него доказательства? Все будет хорошо. Все будет…

Два быстрых шага, и руки - одна в перчатке, вторая обнаженная, покрытая шрамами - ухватили куртку на груди Цапа. Подняли на уровень глаз взрослого. И Цап увидел в его ужасных глазах нечто темное, готовое выплеснуться в любой миг - и мысли о лжи покинули его.

- В тот день, - сказал мужчина, - ты вернулся с грузом сухих кизяков. Такого ты не делал ни раньше, ни после. Да, твоя мать сказала, что этим занимался Харлло. Харлло в свои жалкие пять лет делал для семьи больше, чем ты, скотина. Кто собрал те кизяки, Цап?

Цап раскрыл глаза так широко, как только сумел. Задрожал подбородком. - Харлло, - прохныкал он. - Но я ему не делал плохо - клянусь!

Ох, он же не хотел врать! Само вырвалось.

- За Непоседами или за воротами Двух Волов?

- За воротами. Двух Волов.

- Ты пошел с ним или следил за ним? Что там произошло, Цап?

Тут глаза предали Цапа, инстинктивно покосившись туда, где лежали Мяу и Хныка.

А глаза мужчины остекленели, окончательно напугав Цапа.

- Я его не убивал! Он дышал, когда я его оставил! Если вы меня убьете, они поймут… они арестуют… вы пойдете на виселицу… не можете меня убить… нет!

- Ты ударил его и бросил, украл собранные им кизяки. В холмах за воротами Двух Волов.

- И я пришел туда через два дня - а он пропал! Он убежал, всего - то…

- Пятилетний мальчик, делавший все ради семьи, просто убежал? Вот как? А может, ты его увез, Цап?

- Никогда… он просто пропал… я тут при чем, а? Кто-то его нашел, может, усыновил…

- Ты расскажешь все родителям, - сказал мужчина. - Я вернусь сегодня. Может, к ночи, но вернусь. Даже не думай сбежать…

- Не сбежит, - послышался голос от двери.

Мужчина повернулся: - Беллам? Что… как…

- Учитель Муриллио, я останусь и присмотрю за говнюком. Когда родители объявятся, он выложит все, причем сразу. Идите, Учитель. За то, что тут будет, не беспокойтесь.

Мужчина - Муриллио - чуть помедлил, всматриваясь в стройного парня, скрестив руки прислонившегося к дверному косяку.

Потом опустил Цапа и сделал шаг назад: - Я этого не забуду, Беллам.

- Было бы чудно, Учитель. Я не вырежу из него кости, хотя мне хочется, а он вполне заслужил. Нет, он будет сидеть и играть с сестричками, когда они очнутся…

- Это случится, если плеснуть им воды в лицо.

- Значит, после воды. Цап не просто будет с ними играть, но постарается уступить в каждом раунде, во что бы они ни захотели поиграть. Если одна захочет сесть ему на голову, а вторая поковырять палкой в дупе, он позволит. Правда, Цап?

Цап уже встречал старших парней вроде этого. У них спокойные глаза, но глаза служат им только для того, чтобы заметить тебя, пока ты ничего не подозреваешь. Этот Беллам пугал его сильнее, чем Муриллио. - Ты меня побьешь, и я напущу на тебя дружков, - прошипел он. - Друзей с улицы…

- Когда они услышат имя Беллама Нома, бросят тебя быстрее, чем сможешь моргнуть.

Муриллио нашел глиняный кубок и налил в него воды.

- Учитель, - сказал Беллам, - я и сам могу. Вы уже получили то, что нужно - хотя бы след, отправную точку.

- Отлично. До полуночи, Беллам. И спасибо тебе.

Когда он ушел, Беллам закрыл дверь и приблизился к Цапу, который еще сильнее прижался к стене.

- Ты сказал…

- Мы много чего говорим взрослым.

- Не трогай!

- Взрослых поблизости нет, Цап. Чем ты занимаешься, когда их нет? Ах да, мучаешь всех, кто меньше тебя. Похоже, веселая игра. Думаю, мне хочется сыграть. Гляньте-ка, ты меньше меня! Эй, какую пытку выберем для начала?

Ну, мы оставим их на время - и не надо питать мрачных предположений о творящейся жестокости. Беллам Ном умнее большинства людей, он понимает, что настоящий ужас происходит не от того, что делается, а от того, что могут сделать. Ему достаточно поощрять воображение Цапа мириадами возможностей. Вот изощренная и умелая пытка! Особенно хороша тем, что она не оставляет следов на теле.

Хулиганы ничему не учатся, когда их самих бьют; для них это лишь оборотная сторона страха, который они привыкли насылать на окружающих. Все происходит снаружи, внутри не меняется ничего.

Горькая это истина, но совесть кулаком в зубы не вобьешь.

А жаль…

***

Мошки колотились о стены узкого прохода, чего-то ожидая - возможно, наступления ночи. Эта дорога к имению Видикаса использовалась раза два в день, для доставки продуктов на кухню, и Чаллиса взяла за привычку ходить по ней со всей пугливой грацией завзятой изменщицы, которой постепенно стала. Менее всего она ожидала уткнуться на середине прохода в грудь стоявшего в тени супруга.

Еще более обескураживало то, что он явно ее поджидал. В руке он держал пару дуэльных перчаток, словно собирался отхлестать ее по щекам; однако на лице была странная улыбка. - Дорогая, - сказал он.