— Ну, смотрите, — начинаю неторопливо втолковывать ему я, — «авторская» означает, что журналист — например, я — выбирает какую-нибудь интересную тему, получает одобрение руководства, самостоятельно строит сюжет, подбирает подходящих героев и… — ещё один шаг вниз, — снимает передачу так, чтобы она была интересной зрителям и не вызывала бы отторжения у специалистов. У меня как раз закончился первый авторский проект, и я хочу выпустить вторую передачу. И эту новую передачу я бы хотела сделать о телемедицине, построив сюжет на том, что вы попытались донести до людей там, в студии. Только я бы изложила это более развёрнуто и обязательно сделала бы акцент на том, что в действительности представляет собой эта услуга. — Развернувшись на узкой лестничной площадке, рассказываю Сечину всё то, что безуспешно пыталась вбить в голову Лиде.
— Да? А, знаете, это неплохая мысль. — Сечин окидывает меня задумчивым взглядом и чуть снисходительно улыбается: — К тому же, у вас, с вашей настойчивостью, это должно получиться.
Скажите, вы знаете, что чувствует семнадцатилетняя школьница, которую хвалит её школьный учитель, на протяжении последних трех лет остававшийся её первой любовью? Не отвечайте, я вам скажу: невероятную гордость («Он меня понял!», «Он меня оценил!») и желание вцепиться ему в руку зубами («Я же женщина, ну посмотри на меня! Посмотри…»). Вот это ровно то, что сейчас чувствую я. За двумя исключениями: мне давно не семнадцать лет. И Сечин мне — не учитель.
— Здорово! — моментально выстреливаю я. — Но есть один нюанс: мне потребуется помощь специалиста. Как, Арсен Павлович, поможете мне с передачей?
«Ну давай, попробуй сейчас однозначно сказать: «Нет». Но ты не будешь — ты не такой. Я уже поняла, что ты не любишь терять лицо ни при каких обстоятельствах». Мысленно поставив себе «пять» за расставленную западню, я с улыбкой гляжу на Сечина, ошеломлённого моим натиском и, главное, внезапностью моей выходки. Впрочем, в себя он приходит быстро. По-моему, даже быстрее меня. Я бы даже сказала, что он и вовсе не дёргался, если бы не заметила, как подпрыгнула дублёнка на его плече, когда он машинально сжал пальцы в кулак.
— Саша, а сколько по времени снимается подобная передача? — разглядывая меня, осторожно интересуется Сечин.
«Хочешь мягко дать задний ход, сославшись на то, что у тебя загруженный график?»
— А жёстких сроков у меня нет, — продолжаю радовать Сечина я. — Могу снимать хоть полгода.
— Полгода? — удивляется он. — Но ведь тогда эта передача будет дорого стоить.
— Ничего страшного, у меня хорошие отношения с руководством, оно потерпит, — жизнерадостно обещаю я и мысленно передаю привет Игорю. Сечин глядит на меня так, словно я НЛО, залетевшее в его «Бакулевский».
— Ну, соглашайтесь, Арсен Павлович, вы же хотите, чтобы «дорогая» передача получилась интересной и познавательной? — добиваю я Сечина, с удовольствием ощущая его моральные корчи.
— Саша, у меня график плотный, — в конце концов признается он.
— Ничего, я под вас подстроюсь.
— Я смогу выделять вам максимум по полчаса в день, — предупреждает Сечин.
— Так и быть, — улыбаюсь я.
— Вы всё-таки хотите дать мне второй шанс? — Он тоже улыбается, но смотрит как-то странно и даже загадочно.
«Второй шанс? Что он имеет в виду?»
— Вы насчёт сорванного вами ток-шоу?
— Нет… Не важно, забудьте. Саша, у меня характер жуткий, — он уже фыркает.
— Уговорили, — киваю в ответ, и Сечин смеётся:
— Ладно. Вы меня — тоже.
Очень довольная тем, как я провернула первый этап задуманного, сбегаю на несколько ступенек вниз и поворачиваюсь к Сечину:
— А мы, кстати, уже пришли. Кофе ждёт вас за этой дверью.
Не сводя с меня этого странного и задумчивого взгляда, Сечин медленно спускается вниз и, остановившись рядом со мной, толкает дверь для меня. Собираюсь юркнуть в проём, когда слышу:
— А вы молодец, Саша.
И это уже совсем другой голос: низкий, уверенный — и пробирающий меня до костей. Вскидываю голову, заглядываю в его зрачки — и забываю, как дышать. Зато с оглушительной ясностью понимаю, что имела в виду Марго, когда сказала, что Сечин при желании может трахнуть глазами. Ощущение находящейся в сантиметре от моей кожи его руки, ненавязчивый аромат парфюма, живое, тёплое, сильное тело рядом — всё расплывается в пятна и распадается на куски, потому что остаются только его глаза: острые, жёсткие. Знающие.
«Господи, — всполошенным воробьём мечется в моей голове, — такое ощущение, что с меня одежда спадает». Сглотнув, инстинктивно отступаю на шаг. Почему-то очень хочется прикрыться руками. За неимением лучшего покрепче вцепляюсь в своё портмоне, а лицо Сечина снова неуловимо меняется. В его проницательных зеленоватых глазах появляется насмешка, окатившая меня ледяной водой, уголок рта изгибается в улыбке, точно Сечин только что подшутил надо мной, сыграв со мной в соблазнителя.