— А я была на вашем сайте. Уже. Вместе с лечащим врачом Даньки, — устав ломать комедию, огрызаюсь я. — И мы с ним такую заявку даже оформляли. А нам в ответ сообщили, что у вас очереди, и надо ждать. И меня это категорически не устраивает.
— Как фамилия лечащего врача Данилы?
Задрожав от вспыхнувшей во мне надежды и радости, лихорадочно хватаюсь за портмоне и дёргаю заедающую молнию. Неосторожно прищемив острой застежкой указательный палец, чертыхаюсь и сую палец в рот. Сечин, поглядев на меня, выуживает из стакана салфетку и протягивает её мне. Отрицательно помотав головой, другой рукой выхватываю из портмоне визитку и бросаю её на стол. Покосившись на белый картонный прямоугольник, Сечин переводит на меня ничего не выражающий взгляд.
— Понятно, — спокойно говорит он и глядит на часы. — Простите, но мне пора. Наши пятнадцать минут закончились.
— То есть? — ошеломленно моргаю я, глядя, как Сечин собирается подняться из-за стола и уйти. — Но подождите… а как же Данила?
— Саша, — Сечин, пробежав глазами по моему жалобно наморщенному лбу, нетерпеливо вздыхает и снова усаживается на стул. — Саша, — повторяет он более мягким тоном, — пожалуйста, услышьте наконец то, что я вам говорю: перестаньте заниматься самодеятельностью. Есть правила, им надо следовать.
— Ваши правила я поняла. А теперь поговорим об исключениях, — откинув все игры в приличия, режу я. — Итак, что конкретно я должна сделать, чтобы Данила Кириллов был отправлен в лучший профильный медицинский центр страны к самому лучшему врачу, если «Бакулевский» — это лучшее медучреждение, а среди практикующих врачей самый лучший — вы?
— Ну, привет, приехали, — Сечин даже поморщился. — Саша, ну хорошо, ну даже если предположить, что я возьму Кириллова на обследование, хотя я — еще раз вам повторяю — не детский врач, то как, по-вашему, «Бакулевский» объяснит тем, кто стоит в очереди, что Кириллов заслуживает это больше других?
— Ему всего четырнадцать, — холодно напоминаю я.
— Это я уже слышал, — невозмутимо кивает Сечин. — А как насчёт того, что в очереди стоят беременные и даже грудные дети?
— Он из детдома, и у него никого нет, — шипящим голосом чуть ли не выплёвываю я.
— Точно. И поэтому все остальные должны уступить ему своё место?
— Но есть же экстраординарные случаи, есть же милосердие, в конце-то концов? — я повышаю голос.
— А милосердие, Саша, это такая штука, которую всегда надо ограничивать очень жёсткими рамками, — тихо произносит Сечин и переводит взгляд за окно, — или в противном случае будет тот самый бардак, против которого вы так восставали в студии.
Глядя на красивое, спокойное и сейчас почти ненавистное мне лицо, я выдергиваю из арсенала самое последнее средство:
— Арсен Павлович, если дело в деньгах, то у меня есть. Вы только скажите, сколько?
— На детские дома есть дотации, — Сечин удивленно приподнимает бровь.
— Нет. Вам. Лично.
Пауза.
— Так, всё. Закончили.
Сечин произносит это таким обдирающим меня до костей голосом, каким со мной даже в самые плохие времена не разговаривала моя мама.
Пока я мысленно даю себе по башке за фразу, неосторожно скатившуюся с моих губ, Сечин стремительно поднимается. Порывшись в кармане брюк, вытаскивает пару купюр, не глядя, швыряет на стол. Я тоже вскакиваю, чтобы задержать его, но, запутавшись в ножках так некстати подвернувшегося мне стула, начинаю нелепо извиваться над столом, корчась в каком-то дурацком полупоклоне. Сечин хватает дублёнку со стула. Заметив мои судороги, морщится, но всё-таки возвращается ко мне и одним мощным движением отодвигает от меня стол (хотя, судя по выражению его лица, он бы с большим удовольствием придавил бы меня в углу этой столешницей).
— Спасибо, — отдышавшись, благодарю я. — Пожалуйста, извините меня, и дайте мне ещё пять минут, чтобы всё вам объяснить. Я…
— Значит, так, — голосом, которым можно камни дробить, произносит Сечин, — поскольку я, к своему глубочайшему сожалению, уже дал слово помочь вам с вашей «дорогой» передачей, то я буду вынужден это сделать. И если вы сами не передумаете, то звоните мне завтра в двенадцать. Я скажу вам, когда вам подъехать в «Бакулевский». Что касается ваших прочих, простите, детских инициатив, то здесь я вам не помощник.
— Арсен Павлович! — я почти срываюсь на крик, но он разворачивается и быстро идёт к выходу. — Арсен Пав…
— До свидания, — не оборачиваясь, из-за плеча бросает Сечин. Дверь хлопает, а я остаюсь совершенно одна, если не считать Маруси, испуганно замершей за стойкой бара.
— Ничего себе, — в полной тишине произносит он. — Саш, что это было? Вы же вроде нормально сидели...
— Что?.. Не знаю. — Я плюхаюсь обратно на стул, мучительно пытаясь понять, когда все пошло не так?
«Где же я просчиталась?»
3.