~А (Алая буква)

«— Дрянь, — в ярости вылетаю в холл. Пелена застилает глаза. Ещё бы: женщина, которая мне понравилась, сначала попыталась меня обмануть, а потом сунуть мне взятку. Другими словами, она попыталась меня купить. Нормально, да? Впрочем, кого этим можно сейчас удивить, раз всё продается и покупается — новости, радио, телевидение, услуги врачей и любовниц? Но дело даже не в этом — моя беда заключается в том, что в глубине души я знаю, что моя ярость была лишь спасительной маской, за которую я уцепился, чтобы спрятать свою растерянность. Эмоции — это очень иррациональная вещь. Ты можешь казаться, каким угодно. Ты можешь стать, кем угодно. Ты можешь даже считать, что ты готов ко всему, пока однажды миловидная женщина, сидя напротив тебя за чашкой чая в кафе, не расставит ловушку из слов и не подберёт к тебе единственно-верный ключ, и вот тогда все твои эмоции выстрелят.

«Он из детдома», — слова-пароль. Все мои чувства разом выстрелили, и я обратился в пепел.

Воспоминания накатывают, как тошнотворные волны. Раздвигая плечом толпу, я быстро шагаю вперёд. Вокруг — лица, голоса, хохот людей, сидящих в кафе за столиками. «Это она заманила меня сюда. Я должен отсюда выбраться...» Я двигаюсь вперёд практически наобум, но толпа, с которой я смешиваюсь, поможет мне спрятаться от неё, не даст ей меня догнать, развернуть к себе, заглянуть мне в глаза и понять, что перед ней — беспомощный человек. Человек, потерявший лицо. Взглядом обшариваю холл в поисках выхода. Я помню, что сюда мы с ней шли по лестнице. Где эта чёртова лестница? Кручу головой, и тут моё внимание привлекает парень явно армянской внешности, одетый в джинсы и чёрный свитер с поддернутыми до локтя рукавами. Парень с интересом уставился на меня и даже прищурился, словно он меня знает.

— Не подскажете, как выйти отсюда? — чуть ли не рявкаю ему в лицо я. К моему удивлению, парень в ответ понимающе хмыкает и предлагает:

— Пойдёмте, я вас выведу.

«Он решил сам меня проводить? Интересно, с чего бы такая забота?» Впрочем, мне наплевать, и я киваю. Парень сходу включает приличную скорость и уверенно ведет меня через холл, держась правой стены, через пару минут толкает дверь, ведущую на знакомую мне лестницу, подождав меня, сбегает вниз по ступенькам. Я, стараясь не отставать, следую за ним.

— Простите, а это не вы были сегодня на записи ток-шоу с Аасмяэ? — добежав до лестничного пролета, внезапно интересуется парень.

Я вскидываю голову. Чувак ловит мой взгляд. Очевидно, сообразив, что мне не до задушевных бесед, молча толкает очередную дверь, и мы выходим в длинный, как кишка, коридор. Проходим его, поворачиваем налево, поднимаемся вверх по пандусу, после чего выходим в квадратный холл. Парень указывает мне подбородком на спрятанный в нише лифт:

— Спуститесь на второй этаж. Когда выйдете на площадку, поверните налево и увидите выход. На всякий случай, вы сейчас в АСК-1.

И тут до меня доходит, почему же я, несмотря ни на что, чувствовал себя здесь, как дома. Все дело в периметре — в окружении коридоров и по-больничному серых стен, чем-то напоминающих «Бакулевский».

Дико хочется скрипнуть зубами, но я тихо говорю парню:

— Спасибо.

Тот, кивнув, разворачивается и тем же размашистым шагом направляется обратно, а я жму на кнопку лифта. Пара секунд ожидания, пустая кабина, стремительный полет вниз, очередной коридор и, наконец, прохладный мраморный вестибюль с рамками металлоискателя.

— Ваш пропуск, — требует охранник с профессиональным выражением ненависти на лице. Вспомнив, что Марго в гримёрке вручила мне какую-то бумажку с печатью, лезу во внутренний карман пиджака и протягиваю бумажку охраннику.

Пара шагов — и я наконец на улице. Зимний ветер колючей щетиной проезжается по моему лицу — снегопад усилился… Окинув взглядом плотные ряды машин, превращающихся в сугробы, сбегаю вниз по ступенькам и бреду к своему «Паджеро». Отпер машину и, не отряхивая снег с головы, сел на сидение, заблокировал дверь. Помедлив, провел ладонью по шероховатой коже руля и, откинув голову на подголовник, закрыл глаза. Всё, человека, которого зовут Арсен Сечин, больше не существует.

Но он появится.

Вернее, он появился, когда точно также шёл снег. Это был зима несытого и холодного года, когда страна в преддверии Горбачева не столько жила, сколько выживала, теряясь в пустых магазинах и холодных домах. Зато государство, постепенно вылетавшее в трубу, открывало большие возможности перед теми, кто обладал нужными связями и деньгами. Но тот, кто ещё встретится с такими людьми, пока не знает об этом: он сидит на деревянном стуле в замызганной комнате трехэтажного дома, затерянного между «хрущевками». Это мальчик. Я не знаю, сколько ему лет, но поскольку воспоминания у детей становятся осознанными по достижении ими трехлетнего возраста, то и я думаю, что ему года три. Может, даже четыре. Но это не важно, потому что за периметром комнаты уже отчетливо слышны шаги судьбы, приближающейся к нему.