Иногда я ездил в центр Нью-Йорка, подходил к зданию CBS или радио WNEW и… надеялся. То, чего я желал, находилось так близко и вместе с тем так далеко. Но те, кто знал меня, понимали, что у меня есть все, что нужно для успеха на радио. Это было заложено и моими родителями, и моим бруклинским детством. Я был веселым и приятным в общении, как мой отец. Я был открытым и спокойным, как моя мать. У меня было множество друзей. Было огромное желание делиться новостями со всеми, и, сколько я себя помню, людям всегда нравился мой голос. Я научился, благодаря бейсболу, обращать внимание на мелочи и знал, что надо, чтобы победить в споре. Более того, Бруклин научил меня задавать правильные вопросы. Например, можно ли называть ресторан знаменитым, если он только что открылся?
Однажды я встретил Джеймса Сермонса, штатного комментатора CBS.
«Мистер Сермонс, – обратился я к нему, – мне двадцать четыре. Я всегда хотел работать на радио. Но никогда не пробовал. Что бы вы мне посоветовали?»
«Поезжай в Майами, парень, и попробуй устроиться там, – сказал он. – Там полно станций. В Майами легче начинать, потому что там нет никакого профсоюза. В Майами можно либо прогореть, либо подняться».
В Майами-Бич жил мой дядя Джек. Было пора отправляться в путь.
Глава 6
Привет, Майами, прощай, Ямайка
Я сел на поезд в Майами, а когда сошел с него, у меня оставалось что-то около 18 долларов. До сих пор помню первое, что я увидел: два фонтанчика с питьевой водой. На одном было написано:
«Для цветных». На другом: «Для белых». Я подошел к фонтанчику для цветных и напился.
Потом я отправился к дяде Джеку в Майами-Бич. Я был в таком воодушевлении, что пошел обивать пороги уже на следующий день. Я набрел на маленькую радиостанцию WAHR на Первой улице. Парню, к которому я обратился, очень понравился мой голос. «К нам приходит куча народу, но многие уходят, – сказал он мне. – Пооколачивайся тут какое-то время и получишь первую вакансию, что освободится».
В течение нескольких недель я ходил и смотрел на все, открыв рот. Затаив дыхание, я смотрел, как из телетайпа ползут ленты новостей агентств UPI и AP, и возникало ощущение, что я присутствую при чем-то очень значительном. Майами-Бич был похож на сон. Пальмы, океан… Я помню, как ходил мимо ресторана Joe’s Stone Crab. Это был не просто ресторан, это была главная местная достопримечательность. Когда я приехал туда в 1957-м, он всегда был полон, и люди занимали очередь, чтобы заказать столик на следующий вечер. Я нередко останавливался под окнами, имея лишь несколько долларов в кармане, без всякой надежды поужинать здесь, смотрел на счастливые лица и совершенно не знал, что нужно, чтобы хоть раз попасть туда.
А потом пришел мой звездный час. Утренний эфир вел Том Баэр. Он получал 60 долларов в неделю, но при этом должен был платить 65 долларов алиментов. Он утверждал, что питается кокосами, что падают с деревьев. В конце концов как-то в пятницу он уволился, и директор заявил, что с понедельника я могу приступать к работе.
Мне кажется, все выходные я репетировал. И даже не спал. В понедельник утром я пришел на радиостанцию с записью, которая должна была стать музыкальной заставкой моей передачи:
«Swingin’ Down the Lane» («Вразвалочку по дорожке»).
Директор пригласил меня в кабинет и пожелал удачи.
«Кстати, – сказал он, – под каким именем ты будешь работать?»
«В каком смысле?»
«Ну, ты не можешь быть Ларри Зайгером, – объяснил он. – Это слишком сложно. Люди не смогут ни написать, ни запомнить твое имя. Надо что-то поярче».
У меня не было времени, чтобы понять, плохо это или хорошо и что сказала бы на это моя мать. Эфир начинался через несколько минут. На столе у шефа лежал последний выпуск
«Кинг! Как тебе Ларри Кинг?»
«Нормально», – ответил я. Я получил шанс, которого не имел права упускать.
«Значит, решили. Назовем “Шоу Ларри Кинга”».
Было почти девять. В девять начинались новости. А через несколько минут должен был состояться дебют «Шоу Ларри Кинга». Я прошел в студию, сел и поставил запись. Новости кончились. Я включил песню, потом сделал музыку тише, чтобы представиться. Открыл рот и… первый раз в жизни не смог выговорить ни слова.
Я вновь прибавил звук… и снова убавил его. Но рот пересох, и с моих губ опять не слетело ни звука.
Не знаю, слышали ли радиослушатели, как стучит мое сердце. Этого момента я ждал всю свою жизнь. И что же? Я снова убавил звук. И вновь не смог выговорить ни слова.
Тут в студию ворвался директор.
«Тут надо
Весь дрожа, я склонился к микрофону и проговорил: