А что это я здесь делаю? Путь журналиста

Гибель президента Кеннеди была самым крупным событием 1960-х. Страна была в шоке, но весь ужас состоял в том, что никто не мог понять, как такое случилось. Это была неразрешимая загадка. Все хотели знать, что же на самом деле произошло 22 ноября 1963 года. Я брал интервью у полицейского, который арестовал Освальда. Я спросил, говорил ли тот что-нибудь при задержании. Оказалось, что он сказал: «Я идиот». Конечно, он имел в виду, что его подставили. Когда комиссия Уоррена опубликовала отчет, в котором говорилось, что Ли Харви Освальд действовал в одиночку, большая часть населения не поверила этому. Я спрашивал об этом у Джеральда Форда – одного из членов этой комиссии. Любой, кто мог сказать хоть что-нибудь об убийстве, был желанным гостем на моих программах, потому что все желали знать правду. Но логичной картины не складывалось. Джон Конналли[63] со своей женой Нелли сидел в том же автомобиле с откидным верхом впереди президента и Жаклин Кеннеди. Он тоже был у меня на шоу. Они с женой никак не могли подсчитать, сколько же именно выстрелов прозвучало, потому что Конналли уверял, что не слышал выстрела, которым был ранен сам. Я помню, как он показывал мне след от пули на своем запястье. А последними словами, с которыми Нелли обратилась к Кеннеди перед тем, как раздались выстрелы, были:

«Мистер президент, нельзя сказать, что в Далласе вас не любят».

Было вполне естественно, что такой человек, как Вольфсон, который был крепко связан с Демократической партией, интересовался версией Гаррисона. После передачи Лу позвонил мне и спросил, могу ли я устроить обед с Гаррисоном. А также попросил привести с собой моего приятеля, прокурора из Майами Дика Герштейна. То, чем занимался Герштейн, было очень похоже на то, что делал Гаррисон. И Лу считал, что взгляд такого юриста, как Герштейн, поможет заполнить любые пробелы в построениях Гаррисона.

Мы отправились в ресторан на Майами-Бич: Лу, парочка прокуроров и я. Гаррисон рассказал о своей точке зрения. Лу расспрашивал его без перерыва – от закусок до десерта. Мы с Диком сидели и слушали.

Когда обед подошел к концу, Лу взглянул на Дика и спросил:

«Вы ему верите?»

«Я не видел улик, – ответил Герштейн, – но я очень уважаю Джима. Исходя из того, что он нам тут рассказал, я бы сам хотел узнать об этом побольше».

Мы отправились в отель, где остановился Гаррисон, чтобы послушать записи разговоров с людьми, которых он опрашивал. Хотелось бы мне восстановить ту атмосферу тайны, которая царила тогда в комнате. Чем больше мы слушали, тем больше нам хотелось знать.

Проблема Гаррисона была в том, что власти штата Луизиана отказывались финансировать его расследования. Не забывайте, что убийство произошло на территории Техаса. А Гаррисон работал на деньги новоорлеанских налогоплательщиков. «Многие считают, что я уже слишком глубоко копаю, – сказал он нам, – и не желают, чтобы я лез еще дальше. И я не смогу продолжать, если у меня не будет средств. Все, что я мог сделать на данном этапе, я сделал».

«Сколько вам нужно?» – спросил Лу.

«Примерно 25 тысяч».

Если бы Лу тогда просто достал чековую книжку и выписал бы Гаррисону чек на 25 тысяч долларов, моя фотография никогда бы не оказалась в полицейском архиве и на страницах газет. Все было бы совершенно законно. Но Лу решил поступить иначе. Он решил внести деньги пятью частями – наличными, которые передавал бы Гаррисону через меня и Герштейна. Эта задумка – передавать деньги через меня Герштейну, чтобы тот передавал их Гаррисону, – выглядит сегодня идиотской, но тогда мы смотрели на это совершенно по-другому. По сведениям Гаррисона, люди, которые узнавали что-то о заговоре против Кеннеди, вскоре оказывались мертвы. Так что было немало веских причин, чтобы не оставлять никаких следов.

Я так увлекся расследованием Гаррисона, что согласился помогать ему, не раздумывая. Точно так же, как и Герштейн. Мы чувствовали, что принимаем участие в чем-то очень значительном. К тому же передача наличных была вполне осуществимым делом. Время от времени Герштейну и Гаррисону приходилось встречаться по делам. Так что это нельзя было назвать нелогичным.

Каждое слово Гаррисона рисовало заговор против Кеннеди во все более зловещем свете. Я никогда не забуду, как вез Гаррисона в аэропорт. Выйдя из машины, он наклонился к моему окошку и проговорил: «Не пройдет и года, как они убьют Роберта Кеннеди», а потом ушел.

Лу давал мне конверт с пятью тысячами долларов в стодолларовых купюрах. Я передавал его Герштейну. А тот – Гаррисону. Однако то ли вторая, то ли третья выплата – уже не помню точно какая – пришлась на тот момент, когда я никак не мог связаться с Герштейном. Да тут еще у меня возникли проблемы с налогами. Поэтому я позвонил Лу и спросил, нельзя ли мне использовать эти деньги для уплаты налогов. Мне должны были вот-вот поступить деньги, и я сказал Лу, что, как только они поступят, я передам пять тысяч долларов Герштейну. Лу сказал, что согласен и все в порядке.

Вскоре после этого Лу обвинили в продаже незарегистрированного пакета акций. Дело было очень запутанным.