А что это я здесь делаю? Путь журналиста

Я отправился в отель. В холле было полно журналистов, телеоператоров и агентов спецслужб. Когда спустился Никсон, один из его помощников увидел меня и подвел к нему. Ларри Зайгер выходил из отеля вместе с президентом Соединенных Штатов в окружении спецагентов.

Вечер был прохладным, и в начале нашей прогулки Никсон пошутил: «Что бы ни привело тебя сюда, это должна быть веская причина, чтобы согласиться променять солнышко Майами на эту погодку».

В жизни бывают критические моменты, и этот был как раз таким. Я собирался предложить президенту четыре миллиона долларов Лу и фонд «Демократы за Никсона». Иными словами, я собирался просить президента помиловать моего друга.

«Ларри, так что же я могу для тебя сделать?»

Но я не смог произнести нужных слов. Если бы я внес предложение Лу, вы бы сегодня вряд ли смогли видеть меня по телевизору.

Потому что, уверен, если бы эти слова прозвучали, рано или поздно это вышло бы на поверхность и меня бы арестовали за участие в заговоре и попытку подкупить президента. О последствиях я даже думать не хочу. Единственное, что я смог придумать в тот момент, – это попросить Никсона принять участие в моей программе после инаугурации.

«Почему ты не спросил об этом по телефону?» – удивился он.

«Мне было необходимо сделать лично», – ответил я. Окончание нашей прогулки прошло в некотором смущении, но это были цветочки по сравнению с тем, что я почувствовал, когда входил в дом Лу Вольфсона, вернувшись во Флориду. Он-то был уверен, что Никсон примет деньги.

Ситуация была совершенно безвыходной. Тут уж моя матушка помочь мне никак не могла. Точно так же, как Деляга Герби. И ни один банкир не пришел бы ко мне на помощь. Я был в западне. Я посмотрел Лу прямо в глаза и рассказал ему чистую правду обо всем, что произошло. Он не кричал. Он не подал виду, что разгневан. Но я видел, что внутри у него все кипит.

«Пошел вон», – сказал он. И это были последние слова, которые произнес, обращаясь ко мне, Лу Вольфсон.

Лу был приговорен к заключению в тюрьме самого легкого режима. Прежде чем его отправили отбывать срок, один из его компаньонов передал мне график выплат моих долгов. Я пытался выдержать этот график, но у меня ничего не получилось.

Я мечтал только о том, чтобы все поскорее закончилось. Это было странное время. Я был популярен, как никогда, и вел репортажи об играх Miami Dolphins. Я пытался разобраться с финансами, постоянно занимая деньги, чтобы отдать долги. Но призрак Вольфсона преследовал меня повсюду. В 1969 году в журнале Life появилась статья, в которой раскрывались подробности выплат Вольфсона судье Фортасу. Они не были противозаконными. Фортас был честным человеком. Но факт, что судья Верховного суда брал деньги у преступника, был ужасен. Фортас был вынужден подать в отставку. Но на этом история не закончилась.

После того как Вольфсона выпустили из тюрьмы, моя жизнь окончательно превратилась в театр абсурда. Я кое-как наскреб пять тысяч, которые должен был отдать, и послал их ему. Но Лу не пожелал принять деньги. Он хотел другого.

Он подал на меня иск через прокурора штата Дика Герштейна

. Только подумайте! Он подал иск через человека, который брал его деньги у меня и передавал их Гаррисону. И, как оказалось, Герштейн с Гаррисоном не каждый раз встречались, как было условлено. Одну из пятитысячных выплат Вольфсона Герштейн так и не передал Гаррисону. Он держал эти деньги в течение года, а потом послал их обратно Вольфсону.

Герштейн определенно не хотел заводить на меня дело. Он был моим другом. И конечно же, не хотел, чтобы вскрылось его собственное участие во всех этих разборках. Он был вынужден отказаться от дела. Но это не пошло ему на пользу. Стали раздаваться голоса, призывающие к его отставке.

20 декабря 1971 года мне было предъявлено обвинение в хищении в особо крупных размерах, тогда-то и был сделан снимок для полицейского архива. Когда в тот же вечер я приехал на радио, главной новостью на моем же канале был мой арест. Генеральный менеджер встретил меня, когда я входил в студию. Он сказал, что, вероятно, будет лучше, если сегодня я не стану выходить в эфир. Я был под подозрением, и студия не хотела иметь со мной никаких дел. Точно так же поступили и телеканал, где я работал, и газета, для которой я писал статьи. Я пытался возражать, что в Америке действует презумпция невиновности. Но это не приняли во внимание.

Слушание дела было назначено на утро понедельника месяц спустя. В ночь накануне председатель суда слег с сердечным приступом. Нельзя сказать, что я мечтал увидеть в газетах заголовки типа: «Судья потерял сознание, читая дело Кинга».

Мой адвокат считал, что мы легко справимся с обвинениями. Но все оказалось еще проще. Вступили в действие сроки давности. Пару месяцев спустя другой судья закрыл дело. Я был в восторге – но, как оказалось, радовался рано: я не был реабилитирован полностью. WIOD заявила, что дело было слишком скандальным и они не могут взять меня обратно на работу. Телеканал и газета поступили так же.