А мама дома?

– Только взгляните на нее! – воскликнул Эрвин. – Совсем другой человек!

Конрад погладил Анну по плечу:

– Всё в порядке?

– Да.

Стоило Анне услышать голос Ричарда, как она почувствовала себя совсем по-другому.

Чтобы не разорить Хильди телефонными счетами, Анна и Ричард разговаривали всего несколько минут. Она рассказала, что видела маму, но не стала говорить о Конраде: он же был в соседней комнате! А Ричард сказал, что продолжает работать над сценарием и сварил себе спагетти.

– Я говорю с немецким акцентом? – неожиданно спросила Анна в середине разговора.

Тут Ричард засмеялся:

– Конечно нет!

И Анна будто бы снова обрела важную часть себя, которая еще бы чуть-чуть – и потерялась окончательно.

– Извини, – сказала Анна. – Просто все это сбило меня с толку…

Анне налили коньяка, она выпила – и вдруг развеселилась. Эрвин рассказывал старые эмигрантские анекдоты, которые Анна знала с детства, но ей почему-то было смешно. Она заметила, что и Конрад смеется, откинувшись на спинку стула.

– Ах, что мы пережили, что пережили! – Хильди принесла шоколадный торт и теперь всем его предлагала. – В конце концов все устроилось, да. Но эти волнения… Лучше бы я потратила время на изучение еще одного языка.

Все засмеялись при мысли, что Хильди возьмется учить еще какой-нибудь язык – в дополнение к ее эмигрантскому английскому. А она делала вид, что нападает на них, вооружившись шоколадным тортом.

– Смейтесь, смейтесь! – сказала Хильди. – Но это правда. Все по большей части устраивается. – Она взглянула на Эрвина. – Не всегда, конечно. Но часто.

Эрвин ответил ей нежным взглядом:

– Да, сейчас, по крайней мере, лучше, чем было раньше.

Вернувшись в гостиницу, Анна чувствовала себя чуть ли не виноватой в том, что так весело провела вечер. «Но что я могла поделать?» – успокаивала она себя. Лежа в темноте под ватным одеялом, Анна прислушивалась к кошачьему концерту в саду. Где-то вдалеке, громыхая, проехал поезд.

Анна внезапно вспомнила, как в детстве, лежа в кровати, так же прислушивалась к отдаленным звукам проходящих поездов. Возможно, подумала она, это та же самая железнодорожная ветка. Иногда, когда все еще спали, Анна лежала без сна и находила успокоение в грохоте товарняков, мчавшихся сквозь ночь. Интересно, гадала она, сегодняшних немецких детей тоже ночами убаюкивают звуки поездов? Задумываются ли они о том, что везут эти поезда? Конечно, теперь, после Гитлера, товарняки направляются в другие места и везут другие грузы. А что случилось с «теми самыми» поездами? Их используют до сих пор?

Кот все выл, а ветер доносил громыхание еще одного поезда…

Возможно, завтра мама почувствует себя лучше, подумала Анна – и уснула.

Понедельник

Когда Анна проснулась, за окном лило как из ведра. Она услышала, как струи барабанили по стеклу и стекали по водосточным трубам, еще до того, как открыла глаза и увидела серый утренний свет. В саду дождь смыл с деревьев последние листья, и Анна надеялась, что кот нашел себе укрытие.

Пока она спускалась вниз по лестнице со стертыми половиками, мимо стен в выцветших старых обоях, ей пришло в голову, что это не настоящая гостиница, а кое-как приспособленный под нее частный дом. Тут мало кто останавливался – судя по тому, что в столовой почти никого не было, кроме пожилого господина, который поднялся и вышел, как только появилась Анна. Она села за единственный накрытый столик, и тут же к ней поспешила с подносом маленькая кривоногая женщина лет пятидесяти, которую Анна смутно помнила по предыдущему дню.

– Как вам спалось? – сказала женщина с типичным берлинским произношением. – Сегодня вы выглядите получше. Когда я увидела вас вчера, то подумала: сколько же забот на нее навалилось!

– Всё хорошо, спасибо, – ответила Анна, как обычно в таких ситуациях, на подчеркнуто безупречном английском и гораздо поспешнее, чем требовалось. Ей не хотелось даже время от времени думать по-немецки.

– Я принесу вам завтрак.

У хозяйки были колючие водянистые глазки и настолько выцветшие волосы, что она могла сойти как за блондинку, так и за седую. Женщина семенила туда-сюда на своих маленьких ножках и без умолку болтала:

– Тут звонил джентльмен – сказал, что заедет за вами в девять. На улице сырость ужасная. Дождь так и хлещет. Мы в Берлине так говорим, потому что струи дождя напоминают плетки. Вы обратили внимание? Правда – страшно выйти из дому! Но придется, надо сходить в магазин. Кроме меня-то некому!

За болтовней она принесла Анне металлический чайник с чаем, булочки, масло и джем.

– Спасибо, – сказала Анна и налила себе чаю.

– Ужин я не готовлю, но всегда могу подать вам вареное яйцо или сельдь, если пожелаете. Или немного цветной капусты…

Анна кивнула и сдержанно улыбнулась. Женщина, сраженная ее английской холодностью, удалилась.

Анна взглянула на часы: чуть больше половины девятого, у нее уйма времени! Она гадала, как чувствует себя мама. Видимо, без изменений – иначе бы Конрад попросил Анну к телефону, когда звонил. Анна намазала маслом булочку и откусила: тот же вкус, что в детстве!