А мама дома?

– Есть еще булочки, если пожелаете, – предложила женщина, выглядывая из-за двери.

– Благодарю, не надо, – ответила Анна.

Когда она была маленькой, за завтраком полагалось съесть не больше одной булочки.

– Если ты не наелась, можешь съесть кусок хлеба, – говорила ей няня Хеймпи, когда они с Максом перед школой проглатывали свои булочки.

Анна была настолько уверена в непоколебимости этого правила, что однажды, проголодавшись и размышляя в этот момент над проблемой существования Бога, потребовала от Всевышнего чуда: «Пусть мне дадут еще одну булочку, и я поверю, что Ты существуешь!» К глубочайшему удивлению Анны, Хеймпи действительно дала ей еще одну булочку.

Что-то неправильное было в этой сделке. На протяжении нескольких месяцев Анну тяготила мысль, что в семье агностиков она единственная, кто располагает доказательством существования Бога. Поначалу это ее воодушевляло (разговаривая с мамой и папой, она тайком перекрещивала за спиной пальцы и думала: «Как же мало они обо мне знают!»), но постепенно стало так явно обременять ее, что мама даже спросила, не случилось ли что-нибудь. Анна помнила, как смотрит на маму, озаренную солнечным светом, льющимся из окна гостиной, и думает, что ответить.

В то время ее, однако, беспокоило не только существование Бога, но и другие вещи. Самой насущной была проблема лотерейных билетов, пачку которых она опрометчиво приобрела в школе, а продать их оказалось совершенно невозможно. О чем рассказать маме – о Боге или о лотерейных билетах? Анна внимательно изучала мамино лицо – прямой взгляд голубых глаз, по-детски вздернутый носик, прямой энергичный рот – и пришла к выводу, что лучше все-таки о лотерейных билетах.

Сейчас, сидя в обшарпанной столовой и жуя булочку, Анна думала: «Лучше бы я тогда рассказала маме о Боге… Если бы на месте мамы был папа, я бы непременно так и сделала!»

– Вот, собираюсь идти, – сообщила женщина.

На ней было длинное бесформенное пальто, скрывавшее ноги, в руках – зонтик, на голове – поношенная шляпка с вуалью.

– Auf Wiedersehen[10], – попрощалась женщина.

– Auf Wiedersehen, – ответила Анна.

На мгновение у Анны перед глазами мелькнул образ мамы в шляпке с вуалью. Вуаль была голубого цвета, доставала маме до носа и была измята, потому что мама плакала. «Боже правый, когда это было?» – гадала Анна, но так и не вспомнила.

Конрад появился минута в минуту, стряхивая капли воды со шляпы и пальто.

– В состоянии твоей мамы наметились улучшения, – сообщил он. – Хотя в целом заметных изменений нет, но я говорил с врачом по телефону. Он сказал, что пробует другое лекарство от пневмонии.

– Понятно, – ответила Анна.

Она не знала, хорошо это или плохо.

– В любом случае врач будет в больнице, и ты сможешь сама с ним поговорить. Да, еще Макс звонил из Афин. Надеется днем прилететь в Париж. Если получится, он будет здесь вечером или завтра утром.

– О, хорошо! – Мысль о Максе подбодрила Анну.

– Но ему, конечно, известно только о пневмонии.

– Макс не знает о передозировке?

– Он меня не спросил, я ему не сказал, – натянуто ответил Конрад.

Глядя, как Конрад ведет машину сквозь проливной дождь, Анна снова отметила, что он выглядит совершенно измотанным: под глазами – темные круги, и не только лицо было осунувшимся, но и все его крупное тело как-то сжалось. «Ну да, он ведь втянут во все это гораздо дольше меня», – подумала Анна. А как только они подъехали к больнице, в животе у нее, как и накануне, все сжалось, протестуя против визита к маме. И Анна вдруг рассердилась. Если бы не интрижка Конрада с какой-то несчастной машинисткой, подумала она, ничего бы не случилось.

В отличие от предыдущего дня, в вестибюле больницы стояла суета. Туда-сюда сновали медсестры, не прекращая звонил телефон, у регистрационной стойки терпеливо ждал какой-то человек в дождевом плаще, с которого капало. Прямо следом за Анной и Конрадом вкатили даму на инвалидной коляске, укрывая ее от дождя сразу под несколькими черными зонтами. «Ничего удивительного, – сказала сама себе Анна. – Сегодня понедельник. Вчера у большей части персонала был выходной».

Медсестра за столом сообщила об их появлении по телефону, и через несколько минут к ним уже спешил лысый худощавый человек в белом халате. Щелкнув каблуками, он с легким поклоном представился как лечащий врач и сразу стал описывать мамино состояние:

– Пневмония сейчас не так сильно меня волнует. Мы вкололи вашей маме антибиотики, и ее организм реагирует хорошо. Но, пока мы не вывели ее из комы, особого смысла в этом нет. А здесь у нас никакого прогресса, хотя мы и применили довольно сильные стимуляторы в надежде, что они сработают. Вы увидите: она ведет себя беспокойно.

– Беспокойно? – переспросила Анна, решив, что это связано с улучшением.

Но доктор покачал головой.

– Ее беспокойство, боюсь, не свидетельствует о том, что ей лучше. Это реакция на лекарства. Но мы надеемся, что постепенно это приведет к улучшению.

– Понимаю. А что… – Анна внезапно забыла, как выразить мысль по-немецки, – …может и не привести?

Доктор растопырил пальцы обеих рук и показал их Анне.