А. Разумовский: Ночной император

Коронация была назначена на 25 апреля. Значит, целый месяц впереди. Не все же балы, маскарады, гостеванья — то в Головинском дворце, то во дворце Измайловском, то у губернатора, то у других московских старинных бояр. Был еще и скромный домишко — в подмосковном Перове. Елизавета раз и другой в шумной охотничьей компании побывала там. Алексей поначалу не понимал, чего ее тянет в какое-то Перово. Но она каждый раз сдерживала поводья у сельской церквушки. Выходил старенький батюшка, кланялся. Из крепостных ведь. Елизавета сходила с седла, на земле прикладывалась к благословляющей старческой руке. Что владело ее вдруг затихавшей душой? Она крестилась, Алексей подсаживал ее обратно в седло. И уж потом — лихой, какой-то бешеный галоп!

Елизавета с детства привыкла к седлу. Да и лошадь для нее подавали не самую тихую, не любила, когда обгоняли. В Перове березовые перелески сменялись широкими крестьянскими полями и обширными лугами. Время было не самое охотничье, но велика ли беда. Скакали часто и без ружей; где-то сзади тряслись двухколесные татарские шарабаны с провизией и коврами, которые расстилались там, где лихой государыне взбредало на ум. Попробуй задержись хоть на минуту с походным застольем! Не умевшие ездить верхом буфетчики и лакеи тряслись в шарабанах так, что иных и выкидывало вон на подвернувшихся пнях. Зато уж если приглянется холмок или рощица березовая — сейчас же глас:

— Ни шагу далее!

Алексей еле поспевал подскочить, чтоб снять наездницу с седла. Несмотря на лихость, пользовалась она все же дамским седлом — спрыгивать на землю было сподручно.

Он думал, Перово покорило душу Елизаветы своей отрешенностью от Москвы. Там шла подготовка к коронации, там была суета сует. Мало племянник, оказавшийся неотесанным герцогом-шалопутом, — она еще и жену будущую ему подыскала. Какая-то зачуханная немецкая принцесса по прозвищу Фигхен, — с ума сойти, где ее императрица выкопала! Шла оживленная переписка с ее матерью, принцессой Елизаветой, и с королем прусским: насчет четырнадцатилетней девчушки, которую вздумалось подсадить в жены взбалмошному племяннику. Будто не было других международных дел! Одна Швеция чего стоила; по весне ведь с ней опять воевать придется.

Алексей считал, что достаточно знает Елизавету, и, как правило, ошибался. При всей своей лености и несобранности она могла с бала уехать к ранней заутрене в перовскую заштатную церковь, а после, проспавшись к обеду, мчаться в знакомой уже москвичам карете на званый ужин к губернатору.

— Ты ведь тоже, Алешенька, поедешь? — вопрошала лукаво, сидя в окружении горничных за туалетным столом, в любимом кресле, которое и было ее настоящим троном.

Знала ведь, что не посмеет отказаться, а спрашивала. В ответ следовало подать голос:

— Как скажете, ваше величество.

На людях — это на людях, со всем титулом. То же будет и у губернатора: ужин да карты, церемонные поклоны да танцы до упаду. Елизавета считалась лучшей в менуэте — кто мог с ней соперничать? Бывало, пять платьев за один бал меняла — потела, сердешная, от усердия, да и от полноты уже набегавшей. Непременно в соседней комнате горничные с запасными платьями дежурили, под единый цвет и фасон, так что смен-перемен никто и не замечал.

Алексей танцевать не любил — ему выпадало или выигрывать, или проигрывать. Ну и попутно напиваться. Будто дома этого мало!

Елизавета, натанцевавшись, тоже садилась за карты. И не забывала еще одну затею — пригласить на коронацию мать Розумиху. Возвращаясь под утро в Головинский дворец, как ни в чем не бывало предупреждала:

— Ты мне завтра, Алешенька, напомни, чтоб я матушке отписала. Как бы не запоздала!

Алексей под разными предлогами отнекивался, да и забывала вскоре Елизавета о своем намеренье. Как же он удивился, застав ее за письмом! Писала без секретаря, самолично, и строго наказала:

— Сыщи надежного фурьера. Будет ли другой повод с матерью твоей повидаться. Смекаешь?

Он смекал, конечно, и с ужасом думал, что будет дальше. Муж? Законный? Но ведь невеста-то — не хохлушка из Лемешек, да хоть и из Козельца. Кем он при ней будет?!

Привычная жизнь «в фаворе» круто ломалась. Елизавета не шутила. Стали понятны ее частые посещения Перова. Перешептыванья с услужливым батюшкой, бывшим ее же малороссийским крепостным. Да и личный духовник, протоиерей Федор Яковлевич Дубянский, стал наведываться в Перово. Был он из тех же хохлов, служил в церкви недалеко от Козельска, но вот вызван был, еще цесаревной, в Петербург, прижился и обжился. Он и внушил теперь простую мысль:

— Не царем при царице — мужем при жинке.

Алексей лукавил, что ничего не понимает, а сам еще раньше вез из Петербурга полковника Вишневского, которому вовсе не потребно было толкаться при коронации. Что касается истопника Василия Чулкова, то он и в Головинском дворце нес свою верную службу: когда сыро было, протапливал печи, а ночью возлежал пред дверями будуара. Через него мог перешагнуть только один человек — он, Алексей Разумовский, камергер и друг сердечный.

Значит, венчание-то — уже подоспело?!