А. С. Хомяков – мыслитель, поэт, публицист. Т. 1

Но опытное знание не загоняется в подсознание и не искажается только при определенных условиях. Эти условия славянофилами обозначаются как «закон любви». «Из всемирных законов волящего разума или разумеющей воли (ибо таково определение самого духа) первым, высшим, совершеннейшим, – утверждает А. С. Хомяков, – является неискаженной душе закон любви. Следовательно, согласие с ним по преимуществу может укрепить и расширить наше мысленное зрение, и ему должны мы покорять и по его строю настраивать упорное неустройство наших умственных сил. Только при совершении этого подвига можем мы надеяться на полнейшее развитие разума[587]. Что это значит? А это значит, что только в состоянии любви сердечный импульс способен беспрепятственно проходить через целый ряд душ, и мы научаемся чувствовать и мыслить сердцами и умами наших близких. Мы как бы выходим за пределы нашего ограниченного сознания и обретаем способность реагировать на то, что не осознаем «ясно и отчетливо». Это и подразумевается под словом «соборность».

Истина обнаруживает себя сама, но она открывается лишь в меру благородства и бескорыстия лиц, связанных сердечными отношениями. «Любовь, – пишет Хомяков, – требует, находит, творит отзвуки и общение и сама в отзвуках и общении растет, крепнет и совершенствуется. Итак, общение любви не только полезно, но вполне необходимо для постижения истины, и постижение истины на ней зиждется и без нее невозможно. Недоступная для отдельного мышления, истина доступна только совокупности мышлений, связанных любовью. Эта черта резко отделяет учение православное от всех остальных»[588]

.

Но предельно возможная глубина высвечивается людям, связанным между собой не просто любовью, но любовью благодатной. Такое единство, по мысли славянофилов, достижимо лишь внутри Церкви. «Вне Церкви живущему, – настаивает Хомяков, – непостижимо ни Писание, ни Предание, ни дело. Внутри же Церкви пребывающему и приобщенному к духу Церкви единство их явно по живущей в ней благодати»[589]

.

Если рискнуть и ради облегчения вхождения в строй мысли славянофилов употребить светский аналог слова «благодатный», то можно сказать, что лишь «вдохновенному» познанию приоткрывается глубина реальности. Ибо только вдохновение пробуждает дар композиции, который позволяет познающему так организовать элементы «внешнего» знания, чтобы они не экранировали глубину, не превращали бы «слова-символы» в «понятия-оглобли» и не подавляли бы в читателе предощущения его духовного роста.

* * *

Остается лишь указать на глубокое родство славянофильской гносеологии с учением о. Г. Флоровского о философском и богословском познании. Уже в ранней своей статье «Вечное и преходящее в учении русских славянофилов» (1921) он сблизил славянофилов и Ницше как выразителей волюнтаризма и протеста против современной обезличивающей культуры подражательства и тиражирования. Но наиболее важные свои наблюдения и соображения он высказал в посвященной Хомякову главе своей прославленной работы «Пути русского богословия».

«Хомяков, – подчеркивает Флоровский, – исходит из внутреннего опыта Церкви… Он не столько конструирует или объясняет, сколько именно описывает. В этом и сила его. Как очевидец, он описывает реальность Церкви, как она открывается изнутри. Через опыт жизни в ней. В этом отношении богословие Хомякова имеет достоинства и характер свидетельства»[590]

.

«Хомяков, – пишет он далее, – сознательно не доказывает и не определяет, – он свидетельствует и описывает. Вместо логических определений он стремится начертать образ Церкви. Он старается изобразить ее во всей ее духовной жизненности и самоочевидности»[591].

Разумеется, дать «логическое определение» Церкви – задача бессмысленная и невыполнимая. Очертить пределы беспредельного еще никому не удавалось. Но начертать «образ Церкви» – задача тоже не из легких. Ученые пытаются конструировать определения, подбирая «наиболее существенные» черты определяемого. Художники творят образы из «случайных», но наиболее выразительных деталей. Вспомним, что герою чеховской «Чайки» для создания образа лунной ночи оказалось достаточно тени от мельничного колеса и горлышка от бутылки на насыпи запруды. Важно, чтобы разряд «вольтовой дуги» вдруг объединил в сознании детали и целое и задал жизни духа тягу вверх. Быть может, Владимир Солоухин и не самый авторитетный художник слова, но мне кажется, он очень толково и компактно описал процесс творчества.