А&В. Бабочка

— Что? — Дэн отстранился, отошел на шаг и продолжил накладывать еду.

— Ты — апельсинка.

— Крыша не только у меня съехала, да?

— Я так сказал, потому что…

— Не объясняй, — он его перебил, зная, что он сейчас приведет очередное нелепое сравнение. — Поверь, лучше не надо. — Для убедительности он покрутил перед ним ложкой.

— Окей. — Он пожал плечами, не переставая улыбаться.

Дэн положил себе еду, разогрел ее в микроволновке и сел ужинать за стол. Новак постоял какое-то время у раковины, а потом пошел в комнату взять почищенный апельсин, который не успел съесть, и вернулся на кухню, заняв место напротив Дэна. С пловом было скоро покончено, Дэн отставил тарелку и стал наблюдать, как Новак долька за долькой поедает апельсин.

— Хочешь? — предложил Алекс, протянув дольку.

— Нет. — Он покачал головой.

— А что тогда смотришь так? — Он съел ту дольку, что протягивал.

— Просто вспомнилось кое-что. Я как-то фильм смотрел. Как же он назывался? В названии тоже апельсин был. Там еще сцена такая была, когда жену насилуют на глазах мужа. М-м, не помню название.

— Заводной апельсин? — подсказал он, жуя.

— Да, точно. Заводной апельсин. Странный фильм. Я его так и не понял. Ты смотрел? О чем он, вообще? — Он встал, положил тарелку в раковину и стал наливать себе еще кофе.

— Там главный герой, если я правильно помню, был тем еще садистом. И вот сильно прокололся и попал в тюрьму, а ради досрочного освобождения оттуда ему предложили поучаствовать в эксперименте, который убрал бы его тягу к жестокости. Как-то так вроде. Я давно смотрел, поэтому плохо помню.

— Я вот даже этого не помню. Только сцену эту с мужиком, который бессильно смотрит, как насилуют его жену. И как, получилось у них? — Налив кофе, он сел обратно за стол.

— Тягу к жестокости убрать? Не знаю. В фильме, похоже, да, но в книге, говорят, по-другому и концовка там другая. А почему спрашиваешь?

— Просто интересно. А сам как думаешь, возможно ли из жизни вообще убрать жестокость? Сделать так, чтобы все были добры друг к другу?

— Не знаю, но хочу верить, что возможно. Это был бы тот прекрасный мир, о котором так много говорят в новостях.

— Новый мир без войн и агрессии?

— Ага.

— И ты веришь, что этот мир возможно построить?

— Ну да.

— Как был наивным кретином, так и остался, — вынес свой вердикт Дэн и сделал глоток.

— Дэн! — Новак грозно на него посмотрел.

«Первый шаг в налаживании отношении — определить границы дозволенного. Если ты позволяешь себя оскорблять, он будет продолжать это делать и дальше» — подумал он, вспомнив все те беседы с Эндрю на сеансах. «Над этой дружбой нужно поработать. Будь смелее».

— Дэн, — повторил Новак чуть мягче после недолгой паузы. — Давай без оскорблений, ладно?

— Ничего себе, ты, оказывается, и огрызаться умеешь, — спокойно, но с легкими нотками удивления в голосе сказал Дэн. По его лицу скользнула усмешка, и он продолжил: — На правду не обижаются. Верить, что такой мир возможен, может только наивный кретин.

— В это верят тысячи людей, и что, все, по-твоему, кретины?

— Да. Такого мира никогда не будет, пока будут люди.

— Это еще почему?

— Потому человек и жестокость вещи друг от друга неотделимые. Вот ты можешь представить мир, где не будет деления на мужчин и женщин?

— Нет.

— Потому что это часть человеческой физиологии. Жестокость — та же часть человека, как хромосомы. Людям нравится жестокость, приятно думать, что ты сильнее кого-то. Люди обожают войны, обожают убивать.

— Это не так.

— Так. Почему у нас так много фильмов, книг, сериалов напичканных убийствами, жестокостью и насилием? И они пользуются огромной популярностью. Людям это нравится. И дня не проходит, чтобы только в одном этом городе никого не убили и не изнасиловали. Дай кому угодно возможность безнаказанно издеваться на другими, он рано или поздно станет это делать, как бы громко раньше не кричал, что жестокость — это зло. Разве те годы разрухи без цивилизации это не доказали? Раньше общество было гуманным, все были такие добренькие, ввели мораторий на смертную казнь, всех можно простить и исправить, человеческая жизнь превыше всего. Но как голод наступил, стали убивать ради еды, крова или просто из удовольствия. Лживые лицемеры и только. Но они точно знают, что не будет мира без агрессии, потому что осознают свою природу. А те, кто искренне верит в такой мир, ничего не соображающие кретины.

— Люди могут жить без жестокости. Нужно просто найти способ привить это всем без исключения.

— Ты не хуже меня знаешь, что невозможно всех сделать одинаковыми. Нет такого способа.

— А вот и есть. Просто мы не нашли его еще.