А&В. Бабочка

— Будешь кричать или сопротивляться, я расквашу твою прекрасное личико, ты поняла меня? — сказал он с хищной улыбкой на губах, кинув ее на кровать и расстегнув ширинку.

Как только руки с ее горла убрали, она начала жадно поглощать воздух, прерываясь на хриплый сухой кашель. Он навалился на нее своим телом сверху, спустил ее короткие шорты, схватил вновь за горло. Она хрипела и заливалась слезами, в тщетных попытках освободится. Проникнув в нее, по его телу пробежала очередная волна мурашек, так хорошо и приятно ему было. Как будто он получил то, о чем мечтал всю жизнь. Истинное блаженство. От каждого его движения, это ощущение повторялось, ничуть не ослабляясь, а наоборот усиливаясь. Ритм очень быстро ускорился. Его заводило то, как она под ним извивалась и хрипела, потому он совсем не заметил, что его руки обвивают ее шею все плотнее и все сильнее, и что она через какое-то время стала вести себя совсем тихо, уже не хрипя и не отбиваясь, словно теплая бездыханная кукла. Только когда закончил, достиг той идеальной вершины удовольствия, за которой ждет только сладкая истома полного удовлетворения, он убрал руки с ее шеи. Она так и осталась лежать, не шевелясь.

— Просыпаемся! — властно сказал он, вытащив свое хозяйство, но ответа не последовало. — Эй! — Он отвесил ей звонкую пощечину, но и это не дало результата — лишь ее голова завалилась на бок, даже глаза остались, как были настежь открытыми, но полностью бездвижными. — Эй-эй-эй!

Он потряс ее, попытался прощупать пульс — его не было, напряг память и, как помнил, сделал искусственное дыхание с массажем сердца. Бесполезно. Жить покинула это тело, оставив его матери природе на разложение.

— Нет-нет-нет! Молю, очнись!

По его щекам потекли слезы. Он осознал кое-что — только что он прикончил свою любимую. Гнев, застилавший ему глаза, ушел и тем самым позволил понять всю тяжесть своего преступления. Как тогда у театра, внезапно его охватило отвращение к самому себе, и сам он ужаснулся тому, что натворил, сколько боли и страданий он принес по-настоящему дорогому ему человеку.

— Что я натворил?! Прости меня, — он громко зарыдал, уткнувшись в ее уже остывающую грудь.

Все это казалось ему отвратительным сном, и он мечтал проснуться. Но, естественно, мечте это сбыться было не суждено. Смерть — конец всему. Нет обратной дороги, уже ничего не исправишь. Мертвый останется мертвым навсегда. Неизвестно сколько прорыдав, он оторвался от нее и сел на пол со стеклянным пустым взглядом.

«Что делать?». Он не знал ответа на этот вопрос. Он уже ничего не знал и не понимал, словно в один миг его мозг отключился. Его тело работало и действовало уже само по себе, без его согласия, когда он взял в свои сильно дрожащие руки телефон и набрал номер.

— Ало, — сказал телефон.

— Привет, Саш, — его голос звучал ровно, без надрыва или хрипоты, но отстраненно и холодно, будто механический.

— Ну привет, — ответили на том конце с нескрываемым раздражением.

— Помоги.

Новак хмыкнул.

— Дэн, ты опять вспомнил обо мне, когда тебе самому что-то понадобилось? Где ты был, когда я вчера просил тебя о помощи?

— Я… — «…убил человека» хотел бы он договорить, но не смог.

— Знаешь, мне вот не до тебя совсем. Разбирайся со своими проблемами сам, — передразнил его недавние слова Новак и кинул трубку.

Он остался наедине со своими переживаниями и почему-то только теперь он осознал, что за содеянное придется отвечать самому, что никто не поможет, не появится волшебного джина, что по щелчку пальцев все уладит. Его разрывало на куски, будто все его внутренности выкинули, перемололи в блендере и засунули обратно. Вся его жизнь как-то вдруг перестала иметь хоть какое-то значение, как и все остальное. Зачем он это сделал? Разве все так должно было закончиться? А нельзя все вернуть назад, перемотать на начало июня?