Абрам Ганнибал

«Канцелярии главной артилери и фортификации кантора, что до здешной Ревельскои крепости касаетца о артилериских и инженерных обрядах, указы прямо в здешную Гварнизонную канцелярию посылает, по которым обер-комендант господин генерал маэор Ганибал, точно якобы при здешной крепости шеф, и исполнение чинит, и о том оной Канторе репортует, а мне толко для ведома сообщает в таком образе, что я, якобы уже в том и команды никакой иметь не должен. Вашей же светлости довольно известно, что обер-коменданты в губерниях при губернаторах, полных повеление не имеют, но должны, что принадлежит х крепости, обо всем чрез губернатора куды надлежит представлять. Я, милостивый государь, и конторе вины не приписую, потому что обер-комендант из гарнизонной канцеляри, преимусчествуя предо мною, не объявляя мне ничего, прямо в кантору представляет, почему и кантора имеет резон указы в ту канцелярию присылать мимо меня. И хотя я чрез многия к нему, обер-коменданту, ордеры требовал, чтоб со всех тех присылаемых к нему указов, как скоро оныя получаемы будут, ко мне сообщал (копии), но он, толкуя то, что ему точно по указу, исполнять приказано, в репортах своих пишет, что исполнении учинит он, не требуя от меня на то повеленеи; что подлежит токмо до одной команды, ибо оная, по всем регулам, почтена быть должна, ведая то, что все указы ненарушимо исполняютца, токмо во всех командах оныя идут по команде, кроме Ревеля. Во уверение ж сеи моей к вашей светлости жалобы, три репорта от него обер-коменданта, для лутчаго усмотрения при сем исключаю. И при том предаю себя в здравое разсуждение: ежели Канцелярия главной артилерии и фортификации и той Канцеляри Кантора не имеют о мне сумнительства, что я, здесь поверенной Губернатор, в артеллирийских и инженерных в здешнои крепости подлежащих обрядах какое упущение учинил бы, в тех мерах имеют мне доказателство предписать; буде же оных не сыщетца, то без резон и обитать не надлежало, понеже я чин генерал порутчика в Российской империи, по воле всемилостивеиших монархов, не без дел заслужил. И для того вашей светлости, оставя протчие мне огорчении, о вышеписанном прошу повелеть: о касающихся до ревельскои крепости артиллериских и инженерных обрядах указы присылать ко мне, по которым я исполнять и ответ дать должен; а от обер-коменданта, мимо меня, представленеи не принимать, дабы команда в целой, по регулу, обсервации остатца могла. Я о предписанном вашей светлости чрез сие мое покорное (письмо) мою огорчительную жалобу в такой силе приношу, что в том имея правосуднаго разсмотрения во власти надежду полную, на то резолюцию ожидать буду, которая такия непорядки и несогласия пресечь может и каждаго по своим заслугам и званиям удоволствованна оставить»[472]

.

Здесь мы сталкиваемся с отсутствием четкости в законодательстве. Военный обер-комендант города-крепости подчинялся генерал-фельдцейхмейстеру, губернатор, ответственный за все, разумеется, стремился иметь обер-коменданта в своем подчинении. Возможно, Ганнибал и не прав, но помыслы его были чисты, он не искал себе выгод, просто не мог и не желал поступать иначе. Гордость не позволяла ему подчиняться губернатору, куда менее сведущему в его делах, чем он сам. После назначения губернатором Эстляндии принца Гольштейн-Бекского генерал-фельдцейхмейстер все реже отвечал на письма обер-коменданта Ревеля. Поэтому Ганнибал 8 апреля 1745 года отправляет И. А. Черкасову следующее письмо:

«Понеже я обдержим немощию тому уже немалое время, и того для не имею чести персонально вам, милостивому государю моему, мое бедное и печальное приношение донесть не могу, токмо чрез сие начертание, всепокорно прошу не оставить. 1) Чтоб мне быть при команде по прежнему пока гавань ревельской починится для скорости и безостановочнаго порядку и скорейшему исправлению той починки гавани, а по окончании оной поведено б было мне явится в Кабинет; 2) С пожалования моего выдать мне удержанное мое жалование по ненависти других и впредь чтоб выдавать полное по моему рангу армейское; 3) Истинно от верности и ревности моей и от страха вышнего не дерзал ни к чему как другие забыкли, отчего беден и в долгу нахожусь; — я бы желал, чтоб все так были как я: радетелен и верен по крайной моей возможности (токмо кроме моей черноты). Ах батюшка, не прогневайся, что я так молвил — истенно от печали и от горести сердца: или меня бросить, как негоднаго урода, и забвению предать, или начатое милосердие со мною совершить, яко Бог, а не по злым вымыслам человеков»[473]

.

Наверное, не случайно Абрам Арап напомнил о цвете кожи, наверное, ему давали понять, кто он. Ущемленный таким образом нередко проявляет излишнюю гордость, даже гордыню, как ответ на оскорбление, обиду, унижение.

Приведем меморию (памятную записку) Ганнибала, отправленную преданному другу и вечному заступнику Черкасову, вероятнее всего, во второй половине 1745 года, после кончины принца Гессен-Гомбургского: