Адмет

Вот уж действительно без надежды

хотя бы на чудо, на призрак благополучного исхода,

без упоительной дерзости,

тихо, не как герой,

но как приговоренный или самоубийца,

сойти в глубь Аида,

на каждом медленном шагу,

на каждом прОклятом шагу

спотыкаясь и падая,

благословляя неловкость и медлительность,

ибо иду против всякого собственного естества,

ибо иду против всякой собственной судьбы.

Отрезвел окончательно от приближающейся смерти,

трезв и обречен к ней иду.

Мысли, плоть, душа – все борется, все упирается,

противится понуканиям.

Нет во мне такого немыслимого упорства.

Не сын мне просящий об этом.

(Ненадолго припадает к бурдюку и продолжает, немного успокоившись.)

В час смертный, час положенный, час утренний

боль стиснет сердце, я руками слабыми

грудь растерзаю: сын мой! – на тесовый гроб

пьян кинусь в исступлении – в прах выплачу

невидящие очи – воем взвою: сын! –

и, к телу припадая, обезумевший,

я прокляну богов, и боги вечные

вменять отцу не станут гнев – долг выполню

последний, скорбный – вышлю горевестников

во все концы земли – я поминальные

устрою игры – будет победителям

твое наследство в дар – столы разломятся

от снеди горькой, от сластей, от темных вин –

богатство расточаю, в храмы жертвую

несметную казну… Ну, а найдешь кого

взамен себя на смерть, я столь возрадуюсь,

сколь рад и пьян, рожденье сына празднуя,

был тридцать лет назад.

Пошли, жена,

нам здесь нельзя.

Периклемена.

Страшно, сынок оставлять

тебя тут, в пустом краю:

нынче ветрено, ветер сей

душу выдует, увлечет

в дали дальние – в крик кричу:

"Ты зачем мне, моя душа,

без сынка!" Мы стоим с отцом,

старики, за сегодня о-

сиротели; вернемся в дом –

нет тебя, разведу огонь –

где тепло от него? Унес

день надежды и радость – всё,

всё сокрыл гроб, сосновый тес.

Отпусти ж меня доживать

безутешно, старушку мать.

Ферет и Периклемена уходят.

ПЕРВЫЙ СТАСИМ

Первая предсмертная песнь хора, общая

Перед смертью стоишь как перст,

всеми преданный – долго ль ждать,

чтобы к персти упала персть,

замолчала чтоб кровь-руда?

Где друзья твои, буйный круг?

Разошлись – никого; войска

где построены, землю мнут?

Участь страшная высока

твоя смертная – отошли

от тебя люди слезы лить

на края, рубежи земли.

Вторая предсмертная песнь хора, дионисийская

Пей, Адмет, заливай глаза!

Аполлон отпускает за

жертву страшную – за обол,

я ж вина отпущу на стол.

Смоешь страх, отойдет душа,

без похмелья пьешь – хороша

огнь-сивуха! Пусть жизнь одна –

нА бутылку, вторую на!

Не заметишь, как в пьяный сон

заплывает в ладье Харон, –

нет границы меж сном и сном:

как сейчас пьян, так пьян потом.

В смерти опытен мой питух,

упражняет в ней плоть и дух.

Человек побеждает страх –

пьяный в пыль, обращенный в прах.

Пей, Адмет, помогай себе,

чтоб легко уйти, не в борьбе!

Корифей протягивает Адмету бурдюк вина, но тот отказывается.

Начинает первое полухорие.

1-й хоревт

Благ он, хмель Диониса,

душу отделяет от тела,

и она плывет невозбранно

за привольною мыслью, добыча

снов и страхов;

пьешь – и все мало,

опьянение узы расторгает,

с умиранием сходное, благое.

2-й хоревт

Пьешь – и стала душа сама собою,

молодая душа, в ширь развернулась

окоема, не связана, свободна,

вся пьяным-пьяна, текуча и летуча,

вся готова утолить тоску-кручину

в самом горнем, самом синем, светлом небе,

оставаться миг и век, гулять в нем, плавать.

3-й хоревт

Сил исполнен я пить до ночи, дольше,

танцевать танец дикий, танец рьяный,

разжигающий похоть танец-вихорь.

Закружу-ворожу леса и поле,

дождь и холод; и время приневолю

подыграть мне, подпеть – природа ходит

ходуном, я подплясываю пьяный.

4-й хоревт

Прочь оковы! Счастливый и несчастный,

умный, глупый, богатый, бедный – всякий

спотыкнусь о корягу, поклонюсь пьян

мать-земле, и она остудит, вынет

боль из сердца, уложит отсыпаться –

утром встану как с ложа, с пух-перины,

утром встану, воскресну к жизни новой.

5-й хоревт

Кто меня пожалеет, приголубит?

Мене бедному кто подаст напиться,

бесталанному? Горечью благою

приобщит кто к прощеным,

на свободу,

на четыре сторонки кто отпустит?

Ты, податель ковша,

Лиэй-бродяга.

6-й хоревт

Врозь душа, и врозь тело – я не связан

ни обычаем, ни каким законом,

мать, отца позабыл, сестру и брата,

горевать малых деток, пьян, оставил.

Я иду-свищу – Эвоэ, эвОэ!

Я разъят на полтысячи отдельных

мыслей, снов, ощущений. Где я? Кто я? –

Тот, кто криво идет, кто прямо смотрит,

тот, кто песню поет, молчит, зашелся

кашлем долгим, удушливым, – не связан

облик мой, в отражениях раздроблен

в каждой рюмочке маленькой, стакане.

Вступает второе полухорие.

7-й хоревт

О, где ты, лютый хмель Аполлона,

золотокудрого бога?

Трезв он, Локсий,

расчетлив в своих порывах,

пророчествует он и светит,

спокоен среди безумия,

Музагет, Мойрогет,

горит огнем страстей неистощимых,

неумолимых.

8-й хоревт

Бог света,

святой владетель волчьих стай,

предводи нас на север гиперборейский!

Ясновзорый соименник солнца,

дай нам напиться чистого, неразбавленного огня,

поднеси ярого чашу!

9-й хоревт

Страшен – бог тихих казней,

моровых поветрий,