Афоризмы. Русские мыслители. От Ломоносова до Герцена

В сущности, все народы занимаются только своими делами, остальное составляет или дальнее желание, или просто риторическое упражнение, иногда откровенное, но и тогда редко дельное. (А. И. Герцен, 9, 5, 38)

Европа нам нужна как идеал, как упрек, как благой пример; если она не такая, ее надобно выдумать. (А. И. Герцен, 9, 6, 3, Прибавление)

Чем развитее народ, тем развитее его религия, но с тем вместе, чем религия дальше от фетишизма, тем она глубже и тоньше проникает в душу людей. Грубый католицизм и позолоченный византизм не так суживают ум, как тощий протестантизм; а религия без откровения, без Церкви и с притязанием на логику почти неискоренима из головы поверхностных умов, равно не имеющих ни довольно сердца, чтоб верить, ни довольно мозга, чтоб рассуждать. (А. И. Герцен, 9, 6, 9, 2)

Кто в мире осмелится сказать, что есть какое-нибудь устройство, которое удовлетворило бы одинаким образом ирокезов и ирландцев, арабов и мадьяр, кафров и славян? Мы можем сказать одно – что некоторым народам мещанское устройство противно, а другие в нем как рыба в воде. Испанцы, поляки, отчасти итальянцы и русские имеют в себе очень мало мещанских элементов, общественное устройство, в котором им было бы привольно, выше того, которое может им дать мещанство. Но из этого никак не следует, что они достигнут этого высшего состояния или что они не свернут на буржуазную дорогу. (А. И. Герцен, 9, 6, 9, 5)

Народы живучи, века могут они лежать под паром и снова при благоприятных обстоятельствах оказываются исполненными сил и соков. (А. И. Герцен, 9, 8, 2)

Народы, искупающие свою независимость, никогда не знают, и это превосходно, что независимость сама по себе ничего не дает, кроме прав совершеннолетия, кроме места между пэрами, кроме признания гражданской способности совершать акты —

и только. (А. И. Герцен, 9, 8, 2)

У народов слишком много дел дома, чтоб они могли думать о захвате других стран. (А. И. Герцен, 18, 2)

ЧТО НИ НАРОД, ТО НОРОВ

Карл Пятый, римский император, говаривал, что ишпанским языком с Богом, французским – с друзьями, немецким – с неприятельми, италиянским – с женским полом говорить прилично. Но если бы он российскому языку был искусен, то, конечно, к тому присовокупил бы, что им со всеми оными говорить пристойно, ибо нашел бы в нем великолепие ишпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность италиянского, сверх того богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языка.

(М. В. Ломоносов, 9, Посвящение)

Щедрость, великодушие, мужество и бесстрашие англичанина помрачаются его гордостию, высокомерием, самолюбием и хорошим о себе мнением… Я лучше бы согласился попасть в руки жестокому инквизитору, нежели англичанину, который непрестанно будет давать мне чувствовать, сколько он почитает себя во всем лучшим предо мною, и который, если удостоит меня своими разговорами, то не о другом чем будет со мною говорить, как бранить всех других народов и скучать рассказыванием о великих добродетелях своих соотечественников. (И. А. Крылов, 1, 28)

…Французы хотя не так грубо изъясняются, однако ж дают ясно разуметь, что всякий человек тогда только может что-нибудь значить, когда бывает им подобен. (И. А. Крылов, 1, 28)

Мне кажется, что не все имеют право обвинять русский простой народ в чрезвычайной склонности к пьянству… Если немецкий мужик не пьяница, то более экономия его, нежели воздержание, тому причиною. По большей части немецкий крестьянин имеет нужду тогда только в вине, когда он хочет быть веселее обыкновенного; русский (по большей же части) пьет с горя. Кабак есть для него единственный волшебный замок, который переселяет его из горькой существенности в ту страну радости, где он не видит над собою ни барина, ни капитана-исправника. Он пьет из реки забвения. (А. И. Тургенев, 1)

Русский мужик с молоком матерним всасывает в себя чувство своего рабства, мысль, что все, что он ни выработает, все, что он ни приобретет кровию и потом своим, – все не только может, но и имеет право отнять у него его барин. Он часто боится казаться богатым, чтоб не навлечь на себя новых податей… (А. И. Тургенев, 1)

Немцы по своему характеру флегматики… Немцы ученее нас; но мы умнее их; мы умеем радоваться и пользуемся сим драгоценным даром, когда только находим к сему хоть малейшую причину; но немец сперва подумает – и прозевает эти невозвратимые минуты радости, которыми бы он для истинной своей душевной и телесной пользы должен пользоваться. (А. И. Тургенев, 6)