Африканские рабы...

В чем же заключалась эта общая теория? Работорговля отнюдь не доходное, а очень дорогостоящее предприятие. Она к тому же тормозит развитие мануфактур из-за того, что не требует продукции высокого качества. Работорговля стоит жизни многим морякам, гибнущим «у негостеприимных берегов». Во Франции она к тому же наносит прямой ущерб государственному бюджету из-за выплачиваемых за невольников «премий». Приводя к потере людей в Африке, работорговля тем самым и для Европы означает потерю миллионов потенциальных покупателей, поскольку африканцы, становясь рабами в Америке, перестают быть потребителями европейских товаров.

Что же рекомендовалось делать? Препятствие, созданное самим существованием рабовладельческого способа производства, делало невозможным в социально-экономическом плане сразу же запретить рабовладение. Решение виделось в трех последовательных действиях: привить «цивилизацию» Африке (в представлении людей эпохи Просвещения это была именно их цивилизация); установить на африканском побережье новые торговые отношения в виде «узаконенной торговли», основанной на обмене европейских товаров на местные естественные продукты (но никак не на людей); повысить потребительский спрос у африканцев, остающихся на своей земле. Доктрина эта получила название «три с» по начальной букве одинаково писавшихся по-французски и по-английски слов (иногда к этим словам добавляли еще два слова, начинающихся с той же буквы — христианизация и агрикультура).

В вопросах, связанных с моралью, существо проблемы заключалось в другом. Аболиционисты, будь то британцы или французы, выступили с откровением, которое воспринималось буквально как революционное. А так как те и другие обычно были протестантами, то. это оказывалось еще одним общим моментом для их взаимодействия. Революционное по меркам и взглядам той эпохи откровение выражалось минимумом слов: «Черный тоже человек».

Было ли это действительно откровением? Конечно, нет, ведь сообщения разного характера издавна содержали этакую мысль. На побережье жадные до наживы африканские продавцы рабов вели себя как все люди, но занимались продажей таких же людей. На море черные невольники болели теми же болезнями, от которых умирала и значительная часть белого экипажа. В обеих Америках черные женщины пользовались, пожалуй, большим вниманием, чем любая из белых проституток. Но когда человека низводили до положения вьючного животного (выражение Вольтера), то рабовладельческое мышление считалось лишь с оценкой физических возможностей невольника для выполнения работы. Морально сломленные, рабы смирялись с этим, но нередко невольники все же восставали против своей судьбы «забытых всем миром», выражая стремление к свободе бегством, хотя при поимке их избивали в кровь и даже изувечивали.

Аболиционисты, понимая все моральные и экономические трудности своей борьбы и следуя провозглашенной ими доктрине, без устали развивали откровение: «Черный — тоже человек». Публиковались сотни страниц, чтобы укрепить дух и существо доктрины. Таким путем мыслилось привести как можно больше «доказательств» того, что рабы — «негры», «чернокожие», «черные», африканцы — тоже люди. В те времена это представлялось настолько недоказанным, что потребовалось создать еще одну формулировку, ошеломляющую сентиментальностью и прямолинейностью. Так видится это в наши дни, когда смотришь на символическое изображение коленопреклоненного негра с кандалами на руках, обращающего к людям и небу вопрос: «Разве я не человек и не брат?»

Но самым трудным было действовать конкретно: уговаривать правительства выступить официально против работорговли; убеждать в том же самом обе заинтересованные в этой торговле стороны — европейцев и африканцев; искать хотя бы паллиативные решения, благодаря которым африканские общества, долгое время бывшие посредниками в работорговле, не погрязали бы до конца в ней экономически.

В начале XIX в. изменить мышление людей и склонить их к новым взглядам еще требовало подвига. Поэтому даже для подхода к решению проблемы работорговли потребовалось более полувека психологических, дипломатических, правовых и военных усилий, тесно связанных друг с другом. Эти меры осуществлялись в течение всего рассматриваемого нами периода и на всех окружающих Атлантику территориях, а затем в Средиземноморье и бассейне Индийского океана. Как раз в то время, когда на Дальнем Востоке разгорелась опиумная война, один парижский аболиционист поднял вопрос о запрещении торговли черными невольниками на острове Гонконг. Тем самым он хотел показать, что движение аболиционистов носит всемирный характер.

В эту эпоху Англия по своим финансовым и техническим возможностям была сильнейшей державой в мире. Это положение позволяло ей и такую «роскошь», как поддерживать гуманитарные идеи. Занимая ведущее место в африканской работорговле в XVIII в., Англия в течение всего XIX в. была самым ярым поборником аболиционизма.