Эта привилегия Португалии не очень задела мадридские власти, так как в это время происходил экономический бум в испанской Кубе. Испания обещала покончить с работорговлей еще к 1821 г., но лишь когда дискуссии на эту тему стали переходить в угрозу прямых репрессий, был заключен (правда, лишь в 1835 г.) новый, более эффективный договор между Англией и Испанией, касавшийся активизации совместных карательных мер; действенный же запрет рабства Испания установила лишь в 1870 г.
Еще сильнее сопротивлялась аболиционизму Португалия, испытывавшая такое же давление и угрозы еще задолго до американской демонстрации морской силы в 1842 г. К этому времени обстановка в метрополиях, вообще во всей Европе, а также в Анголе и Бразилии сложилась непростая. Державам Пиренейского полуострова пришлось идти на уступки и подписать новое двустороннее соглашение, имевшее, наконец, действительно серьезное значение для борьбы с работорговцами этих стран.
В Южной Америке, и особенно в Бразилии, Лондон не отказывался даже от политики шантажа, обещая за аболиционистские меры признание «де юре» новой империи Бразилии, провозгласившей независимость еще в 1822 г. Четыре года спустя хитростью, используя одну статью в торговом договоре с Бразилией, англичане добились от южноамериканского государства обещания принять закон об аболиционизме к 1830 г. Французы назвали такой ход «английским макиавеллизмом». Закон приняли годом позже обещанного, но бразильская работорговля велась с полным размахом еще лет двадцать. Только когда британские военные суда вошли в бразильские территориальные воды и стали обстреливать и топить невольничьи корабли прямо в портах (с другими государствами подобные акции могли бы считаться поводом для войны — «казус белли»), бразильский парламент принял закон о полном запрете работорговли. Однако это было уже в 1850 г.
От времени присоединения к принципам аболиционизма отдельных стран до эффективного их включения в международную систему борьбы с работорговлей проходила примерно жизнь целого поколения людей. Особенно знаменателен период 1830–1850 гг., и на нем стоит остановиться для сравнения с событиями последующих лет. Франция в эти годы после долгого сопротивления аболиционизму вдруг вырвалась вперед. В марте 1831 г. Июльская монархия провозгласила уже третий французский закон о запрете работорговли и борьбе с нею. На этот раз меры предлагались драконовские. В ноябре того же года произошло то событие, которое все сменявшие друг друга с момента Реставрации правительства Франции старались всеми силами оттянуть, — подписание конвенции между Англией и Францией о праве взаимного досмотра судов. Из-за своей сомнительной законности Июльская монархия, стремясь к внешней поддержке режима, не могла уклониться от таких обязательств. Французы сохранили автономность в борьбе с работорговлей, но незаконной французской торговле рабами пришел конец.
Это произошло не потому, что национальные законы или международные договоры как бы автоматически вступали в силу и оказывались эффективными. Яркой иллюстрацией банальной исторической ситуации служит, например, продолжение торговли черными рабами на западном побережье Африки именно тогда, когда под влиянием Англии Западная Европа постепенно, вернее сказать, медленно двигалась к международному аболиционизму.
Сами англичане, впрочем, тоже не все сразу стали убежденными противниками работорговли в день святого Сильвестра в 1807 г. Британские невольничьи суда все еще плавали у африканских берегов в 1820 г., а возможно, и позже, но английских кораблей, безусловно, было меньше других. В нелегальной работорговле участвовали и Соединенные Штаты, хотя, по-видимому, очень незначительно, так как — факт исключительный — среди рабов на плантациях южан в XIX в. была очень высокая рождаемость. Тем не менее некоторые авторы считают, что в описываемый нами период Нью-Йорк являлся самым крупным в мире работорговым портом. Противоречивость оценок относительно США объясняется еще и тем, что, хотя североамериканцы мало занимались торговлей рабами, их косвенное участие в невольничьем промысле было большим
Как уже отмечалось, португальцы, несмотря на известный договор, сохраняли до 1840 г. право вывозить в Бразилию невольников из африканских областей к югу от экватора. Испанцы же, хотя и потеряли большинство земель в своей американской империи, но сохранили Кубу, где с 1820-х годов стали наращивать производство сахара и табака. Поскольку «асьенто» более не существовало, испанцы на Кубе с помощью метрополии получили возможность удовлетворять потребности в рабочей силе, возможно, даже лучше, чем во времена легальной работорговли. Кстати, именно Куба в течение десятка лет оказалась излюбленным местом сбыта «товара» нелегальными французскими работорговцами. Они находили здесь более свободный рынок и покупателей, плативших больше и аккуратнее, чем колонисты-плантаторы на французских Антильских островах.