Агасфер. Золотая петля. Том 1

Троих оставшихся застрелили не сразу – стали задирать, заставлять креститься.

Наблюдатель вдруг едва не закричал:

– Бежит один, убегает!

Вагон зашумел, забыл про татар-конвоиров:

– Успеет?

– Грамотно бежит, зигзагами. Может, и успеет. Хотя у железной дороги кустарник мелкий, деревья далеко…

Стрельба усилилась. Теперь вся расстрельная команда била по одной живой «цели».

– Ну, что там?

– Упал… Нет, споткнулся просто. Поднялся, бежит, робяты! Ну-у, давай! Все, до леска добежал, молодец!

Господа офицеры так не думали. Увязая в песке и лужах, бросились следом, однако на опушке леса остановились: паровоз дал длинный гудок. Побрели обратно, переругиваясь и перезаряжая оружие. Попутно добивали у водоотводной канавы тех, кто проявлял признаки жизни.

Наконец, вагон дернулся, снова покатил… Арестанты переглядывались со смешанным чувством облегчения и тревоги. На этом полустанке им повезло – повезет ли на следующей стоянке?..

Краснощеков закрыл лицо руками, покачал головой: как хорошо, что после первой же заварушки с белочехами в Приморье он настоял на том, чтобы Гертруда с детьми уехала последним пароходом через Японию домой, в Америку…

А где твой дом, Абрам?..

И опять в голову лезут никому не нужные воспоминания…

* * *

…Америку недаром называют страной огромных возможностей. В полном соответствии с карьерой здешних президентов и миллионеров Абрам был маляром, оклейщиком обоев, портняжил в Нью-Йорке, стал мелким профсоюзным функционером, потом студентом Чикагского университета, а после его окончания – вскоре заявил о себе как один из самых успешных и популярных на Восточном побережье адвокатов. Попутно он освоил банковское и финансовое дело, открыл в Чикаго единственный в своем роде Рабочий университет и при нем – детскую школу. Стал и ректором, и лектором при своем детище. И даже, тряхнув старыми навыками собственноручно, без отрыва от учебного процесса, выкрасил совсем не маленькое здание на Ашланд авеню.

И – все бросил. Отказался от американского гражданства и уехал вместе с семьей в Россию, как только услышал о свершившемся там февральском перевороте… На вокзале в Ванкувере, откуда отбывал его пароход, Абрама провожали сотни благодарных ему людей, а хор Рабочего университета исполнил для ректора и маляра специально написанную по этому случаю песню. Прощаясь с людьми, Абрам пообещал, что примет в строительстве нового демократического режима в России самое деятельное участие.

Прибыв во Владивосток в августе 1917 года, Краснощеков едва не на причале вступил в партию большевиков – тут, конечно, не обошлось без московских рекомендаций старых товарищей по революции, в том числе и вождя мирового пролетариата, чрезвычайно, по слухам, тронутого решением проверенного «искровца» поддерживать костер революции с другого края необъятной России. «Своего в доску» вчерашнего американца немедленно избирают сначала членом Владивостокского совета рабочих депутатов, потом перебрасывают в председатели Никольско-Уссурийского обкома РСДРП(б). В январе 1918 года Абрам уже председатель Далькрайисполкома, а через полгода член и глава Далькрайсовнаркома. А потом в Приморье произошел переворот, грянула иностранная интервенция, и Краснощеков снова, как в далекой юности, перешел на нелегальное положение.

Он надумал отправиться в Центральную Россию. Однако при попытке русского американца перейти «красно-белую» линию фронта у Самары, колчаковские «преторианцы» его арестовали. Недолго размышляя, посадили вместе с другими красными в «поезд смерти» и отправили в сторону Иркутска. Почему в сторону – да потому что до тамошней тюрьмы, по замыслам колчаковцев, должны были доехать далеко не все. Недаром состав тот так многозначительно именовался – «поездом смерти»…

По каким-то причинам, известным только Богу (и, конечно, белому воинству), «телячий» вагон, в котором ехал на восток Краснощеков, не тронули до самого Иркутска. Словно забыли о нем. Привезенных пленников бросили в местную тюрьму.

Иркутск много чего пережил в то бурное время. Противоборство там с самого начала 1918 года постепенно и неуклонно обострялось по причине неблагоприятного для новой власти соотношения политических сил. Из более чем 300 тысяч членов Российской большевистской партии в Сибири в канун Октябрьской революции насчитывалось всего лишь около 5 тысяч «штыков». Поэтому советская власть могла существовать здесь только в форме коалиции с левыми эсерами, эсерами-максималистами, меньшевиками и анархистами. В Иркутске были размещены общесибирские органы советской власти, однако по сравнению с прочими крупными сибирскими городами этот город был наименее пролетарским. В то же время здесь проживало довольно много чиновников и офицеров. В зажиточном городе было немало и других недовольных советской властью лиц. Это недовольство усугублялось тем обстоятельством, что власти оказались не в состоянии поддерживать в Иркутске элементарный правопорядок. Город наводнили преступники всех мастей, бандитские группы и отряды вооруженных анархистов.