Агасфер. Золотая петля. Том 1

– Погоди, Федя! – попросил Ефим. – Нешто нельзя ногу как-то выправить? Может, в баньке распарим, да и выправим?

– Легко сказать «выправим», – хмыкнул фельдшер. – Будь перелом закрытый – слова бы не сказал. А так…Это все ж не телега – человечий организм! Впрочем, можно попробовать… Вот что, Ефим: я сейчас за инструментом сбегаю и вернусь. Хотя, впрочем, какой там инструмент? Два скальпеля затупленных, да пила… Ножик острый есть, Ефим? Вот и отлично: пока я туда-сюда, прокипятите его как следует.

Вслед за фельдшером встала и бабка Настя. Однако Ефим задержал:

– Настасья, ты вот что… Помощь мне твоя требуется, – решительно начал Ефим. – Щас шкурок тебе дам – есть у меня беличьи, пара соболюшек… Сходи, сдай заготовителю. И купи у кого-нито меду. Самогонки… А самое главное – к ведьмачке, прежде заготовителя, зайди. Как ее – Макариха, что ли? Однова соболька ей отдай – попроси трав каких-нибудь, кои она в тайге собирает с весны до снега. Люди баили, что в прошлом годе она Ваньку Мохначева травами своими пользовала, когда ему из самострела плечо прострелило.

– Поняла, Ефимушка. Поняла, бегу…

– Погоди, старая, дослушай поперву, а потом уж беги! – рявкнул охотник. – Я говорю: одну шкурку дай, а второго соболька тока покажи, посули отдать, коли раненый на ноги подымется. Поняла? Макариха баба жадная, а под соболька дрянцо не подсунет! И сама возвертайся, за ради бога! Поможешь нам с Варна… С Федором, то исть, ногу бедолаге починять!

* * *

Трудно сказать – то ли Николай-угодник помог, то ли лекарское мастерство фельдшера Федора, то ли травы и корешки Макарихи – но раненый офицер, пометавшись несколько дней в лихорадке, пошел на поправку. Через неделю открыл глаза, попросил пить. Через две недели стали шевелиться у него пальцы искалеченной ноги. Потом, через боль и крик, начала левая нога сгибаться в колене. Ефим выстругал пару костылей и стал, по совету Варнака, заставлять больного ходить по двору.

Так и зима незаметно проскочила, весна отзвенела звонкими ручьями, отцвела неяркими сибирскими цветами. А с наступлением лета Ефим, по наущению того же фельдшера, купил своему пациенту в заларинском «Красном магазине» купца Кирсанова единственный велосипед, украшавший главную витрину лавки едва ли не с японской войны. Велосипед починили, отчистили от ржавчины, смазали, и, смущенный всеобщим вниманием офицер, на радость поселковым собакам и мальчишкам, стал потихоньку ездить по окраинам Заларей, разрабатывая ногу и укрепляя поясницу.

Ефим никогда ни о чем не расспрашивал своего подопечного – кто он, откуда, какой «масти» – белой или красной. Поручика такое деланое безразличие явно задевало, и однажды он решился на откровенный разговор:

– Ефим, а почему ты никогда ни о чем меня не спрашиваешь? Сколько сил на меня потратил, от смерти спас, на ноги поставил. А я сам тебе не интересен?

Ефим усмехнулся:

– А я, Вадим, о тебе и так все знаю…

– Откуда?

– Ну, коли интересно, – охотник встал, достал из-за образа Николая-угодника клочок бумаги. – Ну, слушай тогда: ты когда в беспамятстве пребывал, да кричал во сне невесть что, я ради интереса записывать за тобой стал. Сначала – бессмыслицу всякую, словеса отдельные. Потом гляжу – что-то составляется. А ты еще отвечал иногда – когда тебя спрашивали. И вот, родились тогда у меня «Жития Вадима-страстотерпца! Так я назвал тебя, извини, коли не по нраву…

– Ты что, серьезно, дед? А ну-ка, дай прочесть!

«Страстотерпец» нетерпеливо взял бумажку, поправил керосиновую лампу и стал читать:

Житие Вадима-страстотерпца, писанное с его слов Ефимом Серафимовичем Павловым, православным.