– И все это я в бреду выболтал? – недоверчиво переспросил Рейнварт.
– Ну, не в один день: я же тебе говорю, что по словечку-два иной раз в вечер записывал. А ты что ж – и не помнишь ничего про ссору с этим… С Волоковым?
Поручик взялся за виски, скривился, потряс головой:
– Родителей смутно припоминаю… Фронтовые окопы – уже лучше помню… Лица ребячьи иногда мелькают – наверное, товарищи по кадетскому корпусу… Вагон иногда снится – холод, запах портянок и пота… А вот Волокова и прочую команду – извини, не припоминаю – как отрезало!
– Вадим, ты не переживай! На том свете, считай, побывал, да вывернулся, слава богу! И память отшибленная вернется, попомни мое слово! Время для этого нужно, Вадим!
– И что ж мне у вас в Заларях – так и прозябать?
– А чем тебе тут плохо? И куда ты пойдешь? По всей чугунке, хоть вправо, хоть влево – советская власть. Твое Белое движение, ежели где и осталось в Расее, так на лисапеде туды не доехать.
В другой раз Рейнварт допытывался: почему его, беляка, местные красные власти не трогают?
– А потому и не трогает, что я тебя пострадавшим от беляков представил нашему уполномоченному. И – сочувствующим новой власти!
– Ну, Ефим, это уже чересчур! Пострадавшим – еще так-сяк! Но сочувствующим…
– Вот чудак! Ты хочешь, чтобы заларинский уполномоченный тебя заарестовал и чекистам в Иркутск депешу отбил? Слава богу, пьющий у нас уполномоченный. Не просыхает, можно сказать. Ну, я тебя и представил как сочувствующего. А еще маленько того… Контуженного после ранения. Поручился я за тебя, Вадим. Я и Федя-Варнак бумаги написали властям, что ручаемся за тебя, мол…
Рейнварт поднял брови: какой такой Варнак? Ну, Ефим ему про фельдшера и объяснил.
Пролетело лето 1920 года, осень щедро покрасила тайгу вокруг Заларей, не жалея золота и багрянца. Вадим Рейнварт как-то прикатил на своем лисапеде к дому Ефима сам не свой. Рассказал про нежданную встречу с деревенской молодкой Надеждой Галашиной. О себе красавица сказала коротко: мол, купеческая дочь. Сказала, что очень хочет с господином поручиком ее жених побеседовать. И свидание уже Рейнварту тот жених назначил, на ближнюю субботу после заката.
Ефим отложил валенок, к которому подшивал новую подметку, нахмурился:
– Галашина, говоришь? Надька? Охти мне… Плохи наши дела, Вадим! В тайгу, на зимовье подаваться нам пора! Собирайся!
О причинах сообщил коротко: жених той Надьки Галашиной – не кто другой, как знаменитый здешний бандит и убивец, Костя Замащиков.
– Про Замащикова слыхал от деревенских мужиков, – кивнул Рейнварт. – Говорят, он и есть в здешних краях настоящая власть. Но зачем я ему мог понадобиться, Ефим?