Ефим надел на раненого кофту – мешком, не стараясь попасть руками в рукава. Завернул тело в тулупчик, а сам поспешил к ельнику. Нарубил длинных лап для волокуши, уложил на нее свою «добычу», не забыв стянуть потуже тулупчик на теле. Крякнул, «впрягся» в волокушу и единым духом втащил ее на вершину насыпи, на рельсы. Отсюда и деревня была как на ладони – полверсты, не более. Дымила потихоньку трубами, между изб сновали далекие фигурки людей.
Ефима без кофты и тулупчика сразу «приласкал» ледяной ветерок. Слава богу, что его изба, вторая с ближнего краю села, была совсем близко. Приметив на насыпи место поудобнее, свез он волокушу на наезженную колею, скинул с ног снегоступы и припустил, как мог, с тяжелой поклажей.
– С добычей тебя, Ефимушка! – окликнула его соседка, баба Настя, оценив глазами объемистый куль на волокуше. – Живешь бирюком на своей заимке неделями, суседи и не знают – то ли жив ты там, то ли шатун[81]
тебя задрал… Кабана, никак, укараулил?Не отвечая, Ефим поддал ходу, и только у крыльца своей избенки перевел дух.
На двери в Заларях сроду замков не вешали, колышком только подпирали, если хозяин уходил. Отбросив ногой колышек, Ефим с силой рванул заметенную по колено дверь, подхватил раненого офицера на руки и занес в выстывшую избу.
– Ничего, ничего, дома мы с тобой уже! Ты уж потерпи, мил человек, – бормотал он, укладывая куль с телом на широкую лавку.
И принялся хлопотать по дому.
Береста и загодя припасенные сухие полешки были на месте. Ефим чиркнул кресалом, и первая же искра удачно угодила в комочек сухого мха. Там и береста занялась.
Через час – баня в избе будет, прикинул он.
Прежде чем начать обихаживать свою «добычу», Ефим выскочил во двор, метнулся к калитке: так и есть! Бабка Настя, удивленная неприветливостью соседа, все еще стояла у калитки.
– Настька, слышь: сделай милость, сбегай до фершала! Срочно он мне требуется! Раненого я из лесу приволок: боюсь, не жилец. Да не болтай кому попало, слышь! – уже вслед припустившей мелкой рысью бабке крикнул Ефим.
Прихватив охапку поленьев, снова кинулся в избу. Подбросил дровишек в топку. Теперь можно и офицером заняться.
Размотал на нем свою одежку, рубашку с порванным кителем срезал. Брюки-галифе добрые, целыми оказались – пожалел, хоть и в крови вся штанина левая, не стал резать. Стянул галифе вслед за сапогами, исподнее на раненом пока оставил.
Скоро по заиндевевшим бревнам избы побежали талые ручейки. Ефим мимоходом поддернул гирьку на ходиках, встал посреди избы, держась за бороду и соображая – чего бы еще сделать? Ага, баньку истопить. Раненому ежели не понадобится – самому попозже попариться…
Затопил баню, и, уже возвращаясь в избу, столкнулся с прибывшим наконец-то фельдшером по кличке Варнак. Кликали так сухонького и безобидного мужичонку в Заларях больше в насмешку: на каторжанина-злодея фельдшер Федор никак не походил, хоть и имел, как говорили, каторжанское прошлое. За спиной Варнака маячила вездесущая, страсть как любопытная бабка Настя. Хотел ее шугнуть Ефим, да прикусил язык: мысль одна появилась.
– Здравствуйте вам! – поклонился фельдшер. – Говорят, у вас раненый?
Следом за Ефимом Федор шагнул в избу, следом шмыгнула и бабка, присела молча у порога, тихонько вздохнула и перекрестилась: авось, не погонят!
Фельдшер сам распеленал раненого, при виде кровоточащей раны на его груди поначалу нахмурился, потом наклонился к раненому и просветлел лицом:
– Ефим, если не ошибаюсь? Повезло вашему раненому, – фельдшер легко выковырял застрявшую под кожей пулю, покрутил ее перед глазами. – Кто он, Ефим? На красного комиссара не похож. Мундир вроде белогвардейский? Если не секрет, конечно…
– А я не спрашивал, – буркнул Ефим. – С поезда его выкинули, это видел. И эта рана пустяковая, знаю. Промыть самогоном, тряпицу с кипяченым медом наложить – как на собаке заживет! Ты, Федя, на ногу евонную погляди. Вот где страсть господня!
Фельдшер приподнял тулуп, которым Ефим накрыл своего «гостя». Заглянул под разрезанную штанину кальсон и присвистнул:
– Мать моя женщина… Это… Хм… Боюсь, Ефим, открытый перелом бедренной кости уже не по фельдшерской части. Такие раны в городских больницах лечат, маститые доктора! – Он осторожно коснулся искривленной ноги. – Гляди-ка, и на груди гематома изрядная! Кровь горлом не шла у него?
– Да вроде нет…
– И на том спасибо, конечно, – Федор чуть не до локтя сунул руку в карман тулупа, выудил оттуда бутылку с фабричной этикеткой. – Если не побрезгуете, конечно… Мои пациенты в Заларях отчего-то полагают, что фельдшеру без бутылки никак нельзя… Впрочем, у народа больше нечем медицинские услуги оплатить… Ефим, вы возьмите бутылку – рану лучше чистой водкою промывать, гхм…
– И что, Федя, совсем ничего для бедолаги сделать нельзя? – вздохнул Ефим.
– В Иркутске, может, и помогли бы. Только как вы его туда, извините, доставите? И там, я слышал, советская власть. Его и лечить не станут – к стене приставят и шлепнут, как классового врага!
Фельдшер встал.