На этом везение беглецов кончилось. Обозленные до крайности русские казаки устроили за беглецами многодневную погоню, исход которой был предрешен. Бурятские кони едва переставляли от усталости ноги, а преследователи все время ехали на свежих лошадях.
На счастье беглецов, начался сильный буран, и до ближайшего почтового станка[90]
оставалось совсем немного. Кроме того, у бурятов в арсенале оставалось последнее «верное средство» спасения, о котором они своему юному попутчику, по известным причинам, до поры до времени не говорили.Внезапно набросившись на него, они острыми ножами отсекли Ху оба уха и бросили их на дорогу. Заботливо перевязывая ошеломленного нападением Ху, буряты объяснили свой поступок: бросить на пути преследователей отрезанные уши – их древний и надежный способ уйти от погони. Ху промолчал, но обиду, естественно, затаил.
Буран усилился, и вымотанные кони окончательно стали. Взвалив на плечи котомки с золотым песком, путники побрели вперед и через какие-то две сотни саженей вышли к почтовому станку.
Однако отдыхать им было некогда. Убив почтаря с женой и детишками, беглецы запрягли в розвальни свежих лошадей, еще парочку взяли в повод. Остальных коней перестреляли – чтобы не достались казакам.
С тем и поехали потихоньку под продолжающимся бураном. Когда ехать стало совсем невозможно, устроились на ночлег.
А на следующем станке Ху появился уже один, но с четырьмя котомками золотого песка: отрезанных ушей бурятам он не простил…
– Так я нашел свое золото, но потерял свои уши, Берг! Смотри, Берг, не потеряй в погоне за чужим золотом вместе с ушами и голову…
– Я ж тебе объяснял, Ху…
– Не хитри сам с собой, Берг! У тебя блестят глаза, тебе интересно предложение японцев. И ты захочешь тряхнуть стариной! Ты взял в это очень опасное путешествие сына, бен-дан![91]
Ты что, не знаешь, что делается нынче в России?– Я даже не знаю – каким стал мой сын, Ху… Я, наверное, и вправду настоящий бен-дан: много лет назад испугался местной революции[92]
и отправил сына в Европу. А там сначала началась Великая война[93], потом эти перевороты в России… Нет, я никогда больше не отпущу Андрея от себя!– Не зарекайся, Берг! – криво усмехнулся Безухий. – Дети вырастают и идут по жизни своим путем. И старики, вроде нас с тобой, ничего не могут с этим поделать, мой старый друг!
Разговор друзей прервали настойчивые гудки паровоза. Берг положил руку на плечо Безухому Ху, призывая того к молчанию. Прислушались.
– Четыре гудка, Ху. Это значит, что наш состав подъезжает к опасной зоне. Нас могут обстрелять.
– Кто это может быть, Берг? Красные партизаны? Анархисты? Американец ничего не говорил по этому поводу?
Агасфер усмехнулся:
– И говорил, и карту местности показывал! По-моему, где-то здесь зона ответственности атамана Семенова. Его основные силы покинули Читу, но разъезды конников продолжают контролировать железную дорогу из Приморья. Рассчитывают пощипать богачей, которые ездят из Владивостока в Читу на зафрахтованных паровозах. Так что давай-ка задвинем дверь! Лучше посидеть немного без воздуха и в темноте, нежели словить случайную пулю!
Глава четырнадцатая
Думы атамана Семенова
(Чита, 1920 год)
Атаман проснулся в свое обычное время – около семи часов утра. Из смежной со спальней комнаты доносился привычный рокот разговоров вполголоса. Пробуждения Семенова ждали многие.
Но он не спешил. Опершись на локоть, достал из-под подушки лежащую рядом с револьвером затрепанную записную книжку с заложенным в нее карандашом, насупился и принялся за ежедневную «бухгалтерию». Несколько раз помянул недобрым словом японского полковника Хитоси Куросаве, который возглавлял при ставке Семенова органы информации и разведки японской армии. Вырвал-таки, косоглазая харя, немалое количество золотых слитков. А что поделаешь? Семенов, передавая золото, вынужден был сказать следующее:
– Сегодня меня окружает красная революционная армия. Однако прошу непременно передать господину генералу, что ни при каких обстоятельствах я не сложу оружия и намерен вскоре повернуть ход событий в свою пользу. Ну, а пока… Пока не смогла бы японская армия до наступления этого времени взять у меня золотые слитки на хранение?
Разумеется, тот только радостно оскалил крупные лошадиные зубы. Такому дай волю – он и все прибрал бы «на хранение».
Закончив одному ему ведомые подсчеты, атаман спрятал книжку под подушку и снова раскинулся на кровати, подложив под тяжелую седеющую голову сцепленные в замок руки.
Ничего, господа! Радуйтесь! Только и атаман не дурак, чтобы последнее отдавать. Знали бы вы, сколько этого «последнего» еще осталось у него в надежном хранилище бывшего Купеческого банка, под надежной охраной проверенных казачков!
Впрочем, надежа надеждой, а уходить из Читы пора. Ох как пора! Но главное – не суетиться, не показывать личному составу свою озабоченность, а паче чаяния – страх. Нынче же после обеда, благословясь, и начнем!