Ланни задавался вопросом: Неужели фюрер нацистов не понимал, что был неосмотрителен, или это была обдуманная неосмотрительность? Не думал ли он послать этого благовидного американца обратно в Вену, чтобы сообщить о железной решимости фюрера и таким образом напугать добросовестного католического ученого? Ланни имел другие цели и спросил: "Могу ли я сделать предложение, герр рейхсканцлер?"
— Я всегда готов услышать их от вас.
— Почему бы вам не пригласить доктора Шушнига посетить Вас в Берхтесгадене? Это короткая поездка, и если вы, и он могли обсудить вопросы, то он мог бы обнаружить, что ваши намерения относительно австрийцев не так уж тревожны, как он себе представлял.
— Это то, что я поручил организовать Папену, но ему это не удалось. Папен докладывает, что Шушниг боится. Он что себе думает, что я могу нанести вред гостю?
— Я не знаю, герр Гитлер. Этот вопрос не возникал в нашем разговоре.
— Как вы думаете, вы могли бы убедить его приехать?
— Я боюсь, что если я сделал бы такую попытку, то я стану вам полностью бесполезным. Мое преимущество заключается в том, что я любитель искусства и гражданин мира. Я встретил доктора в частном порядке, и мы говорили по-приятельски. Он спросил моего совета, и я дал ему. Но если я вернусь в Вену с сообщением от вас, то я утрачу этот свой статус и во всех глазах стану определенно вашим агентом. Когда я отправлюсь в Лондон или Париж, эта репутация последует за мной, и я больше не смогу услышать, что говорят мои друзья в министерстве иностранных дел Великобритании, и что они планируют делать в отношении Вены.
"Я полагаю, что это так", — неохотно признал фюрер, потому что он не любил отказываться от того, что хотел. Вслед за отвлекающим манёвром Ланни, он потребовал: "Что
— Я должен сказать, что в основном это зависит от одного фактора, удастся ли вам убедить Уайтхолл, что ваша конечная цель Москва.
— Что еще я могу сделать, чтобы убедить их? Разве я не подготовил и подписал Антикоминтерновский пакт с Италией и Японией?
— Это совсем не то же самое, если сказать, что вы собираетесь использовать свои армии против России.
— Неужели они ожидают, чтобы я сказал это? Где? И как? В публичной речи? Должен ли я установить дату, когда начнётся наступление?
Ланни улыбнулся. — "У вас, великих людей, есть свои собственные способы известить друг друга,
— Вы поручаете мне сказать это за вас, герр рейхсканцлер?
— Конечно, и я буду благодарен вам за эту услугу, как и за многие другие.
На этом, казалось, можно было бы оставить эту тему, и Ланни резко сказал: "Кстати, герр рейхсканцлер, могу ли я доложить по вопросу о Дефреггере?"
"Конечно, пожалуйста", — был ответ, и Ланни открыл портфель, который он принес. Ему было непросто получить фотографии полдюжины картин, которые он одобрил, и теперь он провел приятные полчаса, читая свою учтивую лекцию и слушая ответы своего клиента. Ади действительно любил искусство, и никогда не уставал рассказывать своим гостям, что он предпочел бы быть художником, и что если мир это позволил бы ему, что он немедленно удалился бы рисовать пейзажи и создавать дизайн зданий до конца своих дней.
Ему понравились все эти картины, и он сказал, что был бы рад иметь их все, если бы мог себе это позволить. Ланни, который прямо сейчас не думал о комиссионных, отметил: "Цены на две или три мне кажутся чрезмерными, и я бы посоветовал вам, если вы думаете идти в Вену, подождать, пока не утвердитесь там, и тогда я мог получить гораздо лучшую цену для вас". Он улыбнулся, а будущий завоеватель мира начал смеяться, хлопая себя по коленям. Он смотрел на Ланни и продолжал посмеиваться, потирая бедра.
Так что умный и такой бескорыстный агент заслужил свою награду, и фюрер потребовал: "А как насчет Дэтаза?"
— Я думал над этим,
— Я заинтересован в том, что вы говорили мне об этой женщине, герр Бэдд, но я должен помнить, что я глава государства, и то, что я делаю, является примером, которому следуют миллионы. Я, ни в коем случае, не могу дать повод говорить, что я проявляю даже поверхностный интерес к духам.
— От меня не будет никакой утечки,