Агнесса из Сорренто

Слушая подобные речи монаха, Агнесса устремила на него глаза с выражением одновременно невинного удивления и замешательства, постепенно сменившимся глубокой серьезностью, как будто она, забыв и о нем, и обо всем видимом мире, прозревала неизмеримые глубины таинственного знания.

– Господь мой убережет меня, – промолвила она, – душа моя столь же защищена в сердце Его, сколь птенец в гнезде; но, любя Его, я не могу не возлюбить всякого, кого любит Он, даже врагов Его, и, отец мой, сердце мое молится в груди моей об этом бедном грешнике, желаю я того или нет; душа моя стремится стать ему заступницей.

– Ах, Агнесса, Агнесса, блаженное дитя, молись и обо мне тоже! – вскричал монах в порыве чувств, совершенно смутивших его духовное чадо.

Он закрыл лицо руками.

– Блаженный отец мой! – воскликнула Агнесса. – Неужели я могу поверить, что святость, подобная вашей, нуждается в моих молитвах?

– Дитя! Дитя! Ты ничего обо мне не ведаешь. Я несчастный, жалкий грешник, искушаемый бесами и обрекающий себя на вечное проклятие.

Агнесса замерла, пораженная этой внезапной вспышкой, столь отличной от сурового и сдержанного тона, в котором проходила большая часть беседы. Безмолвная и трепещущая, взирала она на своего духовника, а тот, кого она всегда почитала столь благоговейно, казалось, был сотрясаем какой-то внутренней бурей, природа которой осталась ей непонятна.

Наконец отец Франческо поднял голову и вновь обрел свою привычную невозмутимую суровость.

– Дочь моя, – сказал он, – невинные агнцы паствы Господней мало ведают о тех опасностях и внутренних борениях, которые переживают их пастыри, неусыпно охраняющие чад Его. На нас возложены труды, которые пристали бы ангелам, а мы всего лишь люди. Часто ноги наши спотыкаются, часто мы изнемогаем от усталости и падаем духом, а Сатана пользуется нашей слабостью. Я не могу сейчас побеседовать с тобою так, как хотел бы, но, дитя мое, внемли моим наставлениям. Избегай этого молодого человека, не поддавайся искушению, не слушай слова из уст его; никогда не обращай на него даже взор свой: если суждено вам будет снова встретиться, то отвернись и повтори молитву. Я не запрещаю тебе взять на себя святой труд заступничества за душу его, но только на перечисленных условиях.

– Отец мой, – промолвила Агнесса, – можете положиться на мою покорность.

И с этими словами, преклонив колени, поцеловала его руку.

Внезапно он вырвал у нее руку с выражением страдания и гнева.

– Простите грешному дитяти эту вольность, – пролепетала Агнесса.

– Ты сама не ведаешь, что творишь, – торопливо прервал ее отец исповедник. – Иди же, дочь моя, иди немедля: я поговорю с тобою в другой раз.

И он, поспешно вскинув руку в благословляющем жесте, повернулся и удалился в исповедальню.

– Негодяй! Лицемер! – принялся укорять он себя, оставшись в одиночестве. – Предостерегать это невинное дитя от греха, пылающего в моей собственной груди! Да, я люблю ее, да, это правда! Я, предостерегающий ее от любви земной, готов броситься в ад, лишь бы завоевать ее сердце! И все же, зная, что пастырская забота о ее душе – лишь соблазн, западня и тенета, предназначенные уловить меня, я не могу от нее отказаться! Нет, не могу и не отвергну ее! Да и почему бы мне не любить ее? Разве она не чиста, как сама Дева Мария? Да, блажен тот, кто ведом такой женщиной! А я обрек себя на прозябание в обществе грубых, невежественных, тупых монахов! Теперь я лишен сладостного общения с Божественными душами, подобными душе Агнессы! Помоги мне, Пресвятая Дева! Помоги несчастному грешнику!

Агнесса ушла с исповеди взволнованная и опечаленная. Перед ее внутренним взором предстало бледное, горделивое, печальное лицо кавалера, казалось глядевшего на нее умоляюще, и она думала о нем с тем сочувствием и глубокой, искренней жалостью, которую возбуждает в нас судьба великого и благородного героя, подвергающегося смертельной опасности. «Если бы я могла пожертвовать жизнью ради спасения этой благородной души от гибели, – решила она, – то существование мое на земле было бы не напрасно. Я всего лишь бедная девица; никто и не заметит моей смерти! Он же – человек сильный и могущественный, и в его руках участь многих и многих. Слава Господу, подающему смиренным слугам его силы трудиться и сносить невзгоды втайне! Каким же блаженством будет встретиться с ним в раю и узреть его столь же прекрасным, каким привиделся он мне во сне! Ради этого не жаль жить, ради этого не жаль умереть!»

Глава 12

Недоумение и растерянность

Агнесса вернулась с исповеди опечаленная более, чем когда-либо в своей жизни, до сих пор исполненной наивности, безыскусной простоты и доверчивости. Волнение ее духовника, пыл и трепет, с которым он произнес свою страстную речь, суровость и нежность, сменявшие друг друга, когда он к ней обращался, – все это поразило ее как свидетельства серьезной опасности, которая ей угрожала, и безмерности греха и вины, угнетавших душу того, к кому она, вполне отдавая себе в этом отчет, прониклась глубоким и странным чувством.