Агнесса из Сорренто

Поэтому отец Антонио не стал рассказывать Агнессе о том, что данная молодому человеку «аттестация», столь опечалившая ее, нисколько не убеждала его самого в дурной славе юноши.

– Сердечко мое, – сказал он серьезно и торжественно, – узнала ли ты, за какой именно грех был отлучен он от церкви?

– Ах, боже мой! Мой милый дядюшка, боюсь, что за неверие, за безбожие. И верно, сейчас я припоминаю, что он сам признался мне в этом давеча.

– А где он сказал тебе об этом?

– Помнишь, дядюшка, за тобой прислали дать последнее причастие умирающему? Пока тебя не было, я преклонила колени и стала молиться о его душе, а когда подняла глаза, оказалось, что этот молодой кавалер сидит вот здесь, на этом краю фонтана. Он не сводил с меня взгляд, и глаза у него были грустные, тоскующие и страдальческие, и мне стало ужасно жаль его; и говорил он со мною так печально, что я не могла его не пожалеть.

– А что он сказал тебе, дитя?

– Ах, отец мой, он сказал, что он один на свете, что у него нет друзей, что он всеми покинут и что его никто не любит; хуже того, он сказал, что утратил веру и не может более обрести ее.

– А что ты сказала ему на это?

– Дядюшка, как и надлежит бедной девице, я постаралась сделать ему хоть что-то доброе. Я умоляла его исповедаться и причаститься, но стоило мне упомянуть об этом, как он почти разгневался. И все же я думаю, что он не вовсе предался злу, ведь он так горячо просил меня молиться за него. Он сказал, что Господь не услышит его молитв, и уповал на мои. А потом я стала рассказывать ему о тебе, милый дядюшка, о том, что ты монах из благочестивого флорентийского монастыря, и о твоем настоятеле Савонароле, и это, кажется, пробудило его любопытство, ведь он взволновался и повторил это имя, как будто ему уже приходилось слышать его раньше. Я стала убеждать его прийти к тебе и излить перед тобою душу, и, возможно, преуспела бы, но тут по тропинке стали подниматься вы с бабушкой, а когда я услышала, что вы возвращаетесь, я принялась умолять его уйти, потому что, ты же знаешь, бабушка страшно рассердилась бы, если бы узнала, что я хотя бы несколько минут разговаривала с мужчиной: она думает, что все мужчины – грешники и злодеи.

– Я должен разыскать этого юношу, – задумчиво промолвил монах. – Возможно, мне удастся разузнать, какой соблазн, овладевший его душой, изгнал его из паствы праведных.

– Конечно-конечно, милый дядюшка! – горячо взмолилась Агнесса. – Я уверена, он был самым плачевным образом введен в искушение, ведь, кажется, он по своей природе благороден и добродетелен, и он со столь глубоким чувством говорил о своей матери, ныне пребывающей в лучшем мире, и он как будто искренне жаждал вернуться в лоно церкви Христовой.

– Церковь – нежная мать всем своим заблудшим чадам, – откликнулся монах.

– А ты не думаешь, что наш всемилостивейший отец его святейшество папа простит его? – спросила Агнесса. – Разумеется, он проявит истинную доброту и кротость, уподобившись Христу, который возрадовался бы одной вновь обретенной овце более, чем девяноста девяти, что не сбились с пути праведного.

Монах с трудом удержался от улыбки, представив себе Александра Шестого в роли доброго пастыря, каковым рисовался глава церкви восторженному воображению Агнессы, а потом, с тайным вздохом, тихо произнес:

– Господь, долго ли нам терпеть?

– Думаю, – сказала Агнесса, – что молодой человек этот – знатного происхождения, ибо и речь его, и манеры, и самый голос изобличают в нем человека не из простонародья, и, хотя он говорит вежливо и кротко, в самом взгляде его есть некая княжеская надменность, словно он был рожден повелевать, а еще на пальцах его и на рукояти кинжала блистают столь удивительные драгоценные камни, каких я никогда не видела, однако он их словно не замечает. И все же он говорил, что совершенно одинок и всеми покинут. Отец Франческо сказал мне, что он предводитель разбойничьей шайки, обосновавшейся в горах. Трудно в это поверить.

– Сердечко мое, – нежно вымолвил монах, – тебе и невдомек, какие бедствия обрушиваются на людей в эти безумные времена, когда идет междоусобная война всех против всех и то одна сторона, то другая грабит, жжет и бросает в темницу своих противников. Многие сыновья благородных семейств лишаются дома и земель и, преследуемые врагом, вынуждены бывают искать прибежища в горных крепостях. Слава богу, наша прекрасная Италия может гордиться мощным хребтом тех самых гор, что дают пристанище ее детям, попавшим в беду.

– Выходит, ты думаешь, дорогой дядюшка, что он в конце концов может оказаться недурным человеком?