Агнесса из Сорренто

Jesu dulcissime, e throne gloriaeOvem deperditam venisti quaerere!Jesu suavissime, pastor fidissime,Ad te O trahe me, ut semper sequar te![39]

– Ах вот ты где, малютка моя! – промолвил монах, заглядывая за стену. – А я уж решил было, что внемлю пению ангелов. Разве не прекрасное нынче утро?

– Да, милый дядюшка, – отвечала Агнесса. – А я так обрадовалась, услышав твой чудесный гимн! Он так утешил меня.

– Утешил, сердечко мое? Как странно ты говоришь о себе. Вот пройдешь по жизненному пути столько, сколько твой старый дядюшка, тогда и сможешь говорить об утешении. Но кто же утешает птичек, или бабочек, или молоденьких овечек?

– Ах, милый дядюшка, у меня тяжело на сердце, – произнесла Агнесса, и глаза ее наполнились слезами.

– Тяжело на сердце? – повторил монах, поднимая глаза от рисунка. – Поведай же мне, что случилось? Уж не ужалила ли тебя пчела в палец? Или ты уронила в пропасть пригожий букетик? Или с тобой произошло еще что-то ужасное?

Агнесса опустилась на край мраморного фонтана, закрыла лицо передником и зарыдала так, что казалось, сердце у нее вот-вот разорвется.

«Уж не наговорил ли ей чего этот старый священник на исповеди? – подумал отец Антонио. – Где ему ее понять. Она чиста, как капелька росы, что дрожит на паутинке, и столь же нежна, а половина этих священников даже обращаться с агнцами Господними не умеют».

– Полно, дитя мое, – принялся успокаивать он ее, – что же случилось? Поведай своему старому дядюшке, будь умницей!

– Ах, дядя, я не могу! – выдохнула Агнесса, борясь с рыданиями.

– Не можешь поведать дядюшке? Веселенькая история! Тогда, может быть, расскажешь бабушке?

– Ах, нет-нет-нет! Ни за что на свете! – вскрикнула Агнесса и зарыдала еще пуще.

– Что ж, сердечко мое, вижу, дело серьезное, – откликнулся монах, – но все-таки расскажи, вдруг старый дядя тебе поможет!

– Я боюсь не за себя, – отвечала Агнесса, стараясь взять себя в руки, – не за себя, а за другого, за заблудшую душу. Ах, Иисусе, смилуйся!

– За заблудшую душу? Царица Небесная, упаси нас от зла! – промолвил монах, перекрестившись. – Неужели свернула она с пути истинного на этой христианской земле, изобилующей красотами Господними? Неужели отбилась от паствы Господней?

– Да, отбилась, – в отчаянии произнесла Агнесса. – И если кто-нибудь не поможет этому человеку, он погибнет безвозвратно, а ведь душа его смела и благородна, как души падших ангелов.

– И кто же это, милая моя? Расскажи мне, – попросил монах. – Я – один из пастырей, и долг мой – разыскивать заблудшую овцу неутомимо, пока не обрету.

– Милый дядя, помнишь ли ты молодого человека, который внезапно появился здесь в лунном свете несколько дней тому назад?

– Да, конечно! – отвечал монах. – А к чему ты спрашиваешь?

– Сегодня утром отец Франческо рассказал мне о нем ужасные вещи.

– Какие?

– Дядя, его отлучил от церкви его святейшество папа.

Отец Антонио, который принадлежал к одному из наиболее просвещенных и образованных религиозных орденов своего времени и был наперсником и учеником Савонаролы, вполне представлял себе личные качества нынешнего понтифика, а потому имел собственное мнение относительно того, насколько значимо это отлучение от церкви в горнем мире. Он знал, что подобная участь грозила и его праведному настоятелю, ибо тот разоблачал вопиющие пороки, коими запятнали себя князья церкви, и всячески противился их тлетворному влиянию. Потому-то, услышав, что юноша этот был отлучен от церкви, отец Антонио отнюдь не пришел в ужас, а скорее посочувствовал ему как честному человеку и доброму христианину. С другой стороны, он полагал неразумным смущать веру простодушных и заронять в их сердца семена сомнения, открывая им правду о главе Христианской церкви на земле.

Если образованные классы общества, наблюдая за бесчинствами, творимыми в высших церковных кругах, преисполнялись страха и тревоги, то все же считали излишним вводить в соблазн доверчивых, бесхитростных простолюдинов, дабы не потрясти основы их христианской веры. Более того, они сами тщетно пытались примирить практику, то есть очевидный и вопиющий факт, заключающийся в том, что папский престол ныне занимает человек, не руководимый никаким духом, кроме, быть может, нечистого, – с теорией, согласно которой носитель этого высочайшего титула безусловно и непременно ведом Святым Духом. Самые смелые из них не преминули предположить, что священный город захвачен нечестивыми грешниками и что в святынях его воцарился не отец всех христиан, а коварный узурпатор и отец лжи. Бо́льшая же часть образованных классов поступила так, как ведут себя люди ныне, сталкиваясь с противоречиями и тайнами религиозной веры, которую они в целом почитают, то есть старались не замечать досадных вопросов и, вздыхая, тосковали по безмятежному прошлому.