Агнесса из Сорренто

– Агнесса, что это значит? – принялся вопрошать кавалер. – Всего лишь два дня тому назад, на этом самом месте, ты обещала любить меня, и твой обет исцелил меня от отчаяния и вернул мне радость жизни. Более того, с тех пор я снова могу молиться, весь мир для меня словно преобразился, а теперь ты хочешь вновь лишить меня того, чем столь щедро одарила? И так хочешь поступить ты, единственное, что есть у меня на свете?

– Синьор, тогда я еще не знала, что совершаю грех. Пресвятой Деве ведомо, я сказала только то, что полагала праведным и добродетельным, но теперь я узнала, что в ту пору согрешила словом.

– Неужели ты можешь считать любовь грехом, Агнесса? Тогда и само небо исполнено греха, ибо там только и делают, что любят.

– О синьор, я не должна с вами спорить, мне запретили слушать вас, я ни минуты не могу пробыть с вами! Пожалуйста, уйдите! Я никогда не забуду вас, сударь, и никогда не перестану за вас молиться и любить вас любовью небесной, но говорить с вами мне запрещено. Боюсь, я согрешила, выслушав вас и сказав вам даже то немногое, что сказала.

– Кто запрещает тебе говорить со мною, Агнесса? По какому праву запрещает он твоему доброму, сострадательному сердцу любить того, кто столь глубоко нуждается в любви и с такой благодарностью ее принимает?

– Это мой отец исповедник, которого я обязана слушаться, ведь он мой духовный наставник, – отвечала Агнесса. – Он строго-настрого запретил мне слушать хоть слово из ваших уст, а я выслушала долгие речи. Да и как я могла противиться искушению?

– Опять эти священники! – процедил кавалер, нетерпеливо нахмурившись и потемнев лицом. – Волки в овечьей шкуре!

– Ах! Почему вы так… – со скорбным видом начала было Агнесса.

– Почему я «что»? – перебил ее он, внезапно оборачиваясь к ней и устремляя на нее взгляд, исполненный гневной, презрительной решительности.

– Почему вы не хотите примириться со святой церковью? Почему вы готовы пожертвовать своим вечным спасением?

– А существует ли святая церковь? Да и где она? Хотел бы я увидеть ее! Я слеп и узреть ее не в силах. Малютка Агнесса, ты обещала вести меня и руководить мною, но в темноте ты выпускаешь мою руку. Кто же поведет меня, если не ты?

– Синьор, мне нисколько не пристало вести вас за собою. Я бедная, неученая девица, но я говорила о вас со своим дядей. О сударь, если бы вы только посетили его! Он мудр и вместе с тем добр. Мне пора, синьор, и вправду пора. Я не должна более грешить. Мне надлежит принести суровое покаяние уже только за то, что я слушала вас и говорила с вами, хотя святой отец и запретил мне.

– Нет-нет, подожди, Агнесса, не уходи! – взмолился кавалер, внезапно преграждая ей путь и становясь на пороге дома. – Ты должна увидеться и поговорить со мною. Я возьму твой грех на себя, ты не можешь помешать мне в этом. Как можешь ты избежать встречи со мной? Бросишься по этой тропке вниз, в ущелье? Я кинусь за тобой, ведь я в отчаянии и меня ничто не остановит! У меня на земле осталось всего одно утешение, всего одна надежда попасть когда-нибудь в Царствие Небесное, и это утешение и эта надежда – ты. А ты, жестокая, готова отвергнуть меня по первому слову своего духовника!

– Господь ведает, я не стала бы делать этого по своей воле, – возразила Агнесса. – Однако я знаю, что это к лучшему, ведь я боюсь, что слишком горячо возлюблю вас, если стану видеться с вами слишком часто. Сударь, вы сильны и можете принудить меня, но молю вас – оставьте меня.

– Милая Агнесса, неужели ты чувствуешь, что могла бы слишком горячо возлюбить меня? – спросил кавалер, неожиданно переменившись лицом и всей манерой. – Ах, я мог бы унести тебя далеко-далеко, в мой горный приют, за прекрасные голубые вершины, где самый воздух чист и прозрачен, где суета и распри, так мучающие внизу, в долине, забудутся столь быстро, что, кажется, никогда и не существовали, и где ты будешь моей супругой, моей царицей, моей повелительницей. Веди меня, куда хочешь: твое слово будет для меня законом. Я последую за тобой, куда ты велишь: на исповедь, к причастию, на молитву – неутомимо и радостно; я никогда не пойду наперекор ни единому твоему слову; если ты потребуешь, я склоню голову перед королем и священником; ради тебя, моя милая, я примирюсь с кем угодно и с чем угодно; всю жизнь мою ты будешь моей путеводной звездой; а когда мы умрем, я смиренно попрошу лишь о том, чтобы ты привела меня к престолу Пресвятой Девы, и буду молиться о том, чтобы Она стерпела меня ради тебя. Скажи мне, дорогая, разве хотя бы одна недостойная душа не заслуживает спасения?