Аид, любимец Судьбы. Книга 2: Судьба на плечах (СИ)

Действительно, суровый глас дочери Зевса слышался все громче, и разыскивала она некого «мелкого поганца, который не знает, где упражняться в стрельбе». Я отступил от двери и надел шлем в последнюю секунду.

Потом выскользнул и за дверь, потому что сцен пыток мне хватает и на берегах Коцита…

Золотые перья, летающие в воздухе, отмечали весь мой путь до врат на Олимп.

Еще одно поражение, уже почти предвиденное.

Зная, что сон Эрота был крепок во время моего первого визита на Элевсин, я догадывался: раз не его стрела, значит, стихия матери. А эта сама над ней не властна. Олицетворяет – да, управляет чем-то – да, отменить решение стихии – не может… дочь Хаоса.

К себе я не спешил – побродил по пустынным полям. Под ногами перекатывались перепутанные стебли трав. Обнаженные деревья стыдливо прикрывали наготу клочьями бурых, скукоженных листьев. Ветер по временам налетал – швырял в лицо горсть белых холодных хлопьев. На севере такого добра – навалом.

Снег просыпался небрежно, неровно, сеялся мукой из распоротого разбойником мешка, но зато и не торопился таять. Лежал на полях дырявой, грязной простыней, прикрывал позорную картину – голые пашни с лежащими на них убитыми стеблями, не успевшими налиться колосьями.

Снег пытался скрыть следы нерадивой матери-весны, убившей свое дитя. Весны, не принесшей плодов.

А Борей горько и радостно завывал над пустотой полей, но выходило – не по-волчьи. Выходило жуткое подражание рыданиям, причитаниям… истошному, несущемуся отовсюду зову: «Вернись!»

И было в этом что-то еще – напрочь упущенное мною в последние дни, выпавшее, непонятное…

Толпы теней, бредущих к ладье Харона. Спустившись к Стиксу, я понаблюдал за ними, стоя чуть в стороне, прислушиваясь к стонам и жалобам и старательно не замечая впалых животов детей.

Потом снял шлем и шагнул, словно тень, в ладью.

– Много работы, – сказал вполголоса, когда Харон добрался до середины реки. Тени на том берегу толпились, как после войны.

– Мрут, – проскрипел Харон равнодушно, как уключины его весел.

Вот тебе правильная позиция – они мрут, а мне-то какое дело, от чего.

Тебе ничего. И мне ничего, я же царь подземного мира.

Какое мне дело, кого я там в тещи заполучил?!

Танат явился, предугадывая зов – просто вырос за плечами, словно Ананка или моя вторая тень.

«От голода», – подтвердил он то, что я давно понял.

Деметра стала тещей не только мне, но и всему Среднему Миру. Ее скорбь не знала предела, и она торопилась поделиться ею с окружающими.

У меня дочку забрали – пусть и у вас, смертные, позабирают. Туда же.

Или она еще не знает – куда?

Когда еще через месяц-другой Харон начал работать веслами вдвое быстрее, я понял, что кто-то все-таки проболтался. А также и то, что слово Зевса работает из рук вон плохо.

И что я окончательно проигрываю этот поединок, потому что он ведется уже не один на один.

Кора не взяла в рот не то что еды – воды, показав себя безжалостнее Кер. Добродушная Горгира молила ее со слезами (у нее были причины: я пообещал осушить Ахерон, если моя избранница так и не поест) – и слезы не тронули зеленоглазую, выкованную из белого металла. Аксалаф прибегал и приносил невесть откуда взятые вести – о том, как Зевс-Владыка гневается на Деметру…

О том, что думает Деметра по поводу решения Владыки Зевса, не говорилось. И хорошо. Не хотел бы я видеть ее лицо, когда она услышала о своем зяте…

Впрочем, земля была отражением ее лица.

Я сходил с ума от ярости, бессилия, ощущения того, насколько запутался этот клубок упрямства, разрывался между желанием коснуться Коры – моей по праву! – и нежеланием вновь увидеть застывшую маску и отвращение в зеленых омутах глаз. Стоял на обрыве, глядя на быстро увеличивающиеся сонмища теней, видел ликование свиты, успевал судить, слушать смешки из Тартара, видеть дым, испускаемый Тифоном, отмахиваться от жалоб Гекаты на распустившуюся Ехидну, приказывать Ламии перестать жрать младенцев с такой скоростью: они и так-то умирают…

Вскоре меня должны были явиться добивать. Я ждал этого как избавления.

Гермес, который прилетел с весьма двусмысленной миной, был принят мною наедине и почти что с радушием.

– Левую пятку Тифона он от меня получит, а не жену, –

сообщил я с обманчивой мягкостью.

Гермес (на лице так и читается: «Ну, все на меня…») хмуро кивнул.

– А давай. Твоя-то жена ему и так без надобности.

Я нахмурился. Если он прилетел не с приказом немедленно вернуть Кору в объятия безутешной матери, то…

– Надежда, дядя, на тебя, – душевно заговорил вдруг душеводитель. – Понимаешь, Зевс ведь тебе слово дал. Повелел. Отдал дочку. И чтобы его слово – да против бабы…

И провел кадуцеем у горла. Слегка косящие глаза смотрели прямо и почти бесхитростно.

– Так что уж исхитрись и придумай, как ее оставить у себя – но так, чтобы и к матери возвращалась. Скажем, если она тебя безумно любит и об этом заявит…

Мне даже не пришлось на него смотреть.

– Понял. Она пила что-нибудь? Ела? Дары принимала – что-то, что связано с тобой или с твоим жребием?

Пауза.