Айн Рэнд. Эгоизм для победителей

Для прочих книга была больше интеллектуальным опытом. То, что Рэнд отвергала традиционную мораль, а также её противоречивая теория эгоизма подтолкнули многих читателей к размышлениям, спорам и обсуждениям. Особенной популярностью её книга пользовалась у солдат, которые видели в ней избавление от скуки и повод поразмыслить о причинах вступления США в войну. Один военный из Техаса сказал: «Хоть я и не полностью согласен с гипотезами из книги, должен признать, что этот материал заслуживает пристального внимания. И в самом деле, на первый взгляд он предлагает логическое обоснование тех вещей, которые породили нынешний глобальный кризис». Несколько авторов писем рассказывали Рэнд, что её роман имел большой спрос среди солдат в их частях и часто передавался из рук в руки. Один рядовой писал: «Источник» даёт моим мозгам необходимую зарядку», а критик из Бостона рассказывала, как «с мужем жили в мире «Источника» несколько недель, обсуждая его вдоль и поперёк, сверху донизу в поисках ответов на вопросы «что?», «почему?» Даже тем, кто не был согласен с Рэнд, нравилось размышлять над вопросами, которые она освещала в книге. Этот интеллектуальный восторг был порождён тщательным включением идей в ткань вымышленной истории. Многие из тех, кто никогда не читал трактаты по этике или политике, поймут, что роман быстро затянет их в мир идей[194]

.

Рэнд с самого начала надеялась сделать эмоциональную и интеллектуальную составляющие зеркальным отражением друг друга. В идеале читатель должен будет испытывать сильные эмоции от идентификации себя как с её персонажами, так и с её политическими взглядами. Она говорила Де Витту Эмери: «Когда прочтёшь мою книгу, то поймёшь, что это изобличение «Нового курса», того, что он делает с гуманистами и как может повлиять на следующие выборы, хотя при этом непосредственно сам «Новый курс» я в тексте не упоминаю вообще»[195]

. Вера Рэнд в то, что художественная литература могла иметь значительные для политики последствия, исходила из её опыта жизни в России и внимательных наблюдений за левыми движениями в Нью-Йорке. Когда антикоммунистов выгоняли из Ленинградского государственного университета, Рэнд поняла, что даже самые невинные литературные труды могут обладать политическим подтекстом. Эту мысль она держала в уме на протяжении первых лет пребывания в Соединённых Штатах, когда посылала своей семье американские романы для перевода на русский. Эти книги были важным источником дохода семьи Розенбаумов, однако им нужно было проходить советскую цензуру. Рэнд стала экспертом в отборе историй, которые могли одобрить коммунисты. Те же самые работы, по её мнению, медленно отравляли американскую систему и сделали свой вклад в поражение Уилки. В одном из своих писем потенциальному инвестору она писала: «Люди настолько насытились коллективизмом пропаганды «Нового курса», что уже не могут понять, за что мистер Уилки борется. Эта пропаганда вышла за рамки политики. И с ней надо бороться за рамками политики»[196]. «Источник» представит американцам ценности и идеалы, поддерживающие индивидуализм, а не коллективизм.

Многие читатели поняли и приняли глубинное значение «Источника». В своём письме Рэнд одна женщина критиковала Управление по регулированию цен – федеральное агентство, задачей которого было регулирование цен на товары и услуги, а также размеров арендной платы после начала войны: «Я полагаю, вы с нарастающим ужасом смотрите на отцовскую заботу нашего правительства о бедных и обездоленных. Я тоже, потому что когда мы начинаем обменивать свою свободу на денежную стабильность, то теряем и то и другое». Другая признавалась: «Моя ненависть к Рузвельту иногда перерастала в манию. Он был связан со всем, что я ненавидела. Вполне очевидно, что ваши чувства по этому поводу совпадают с моими или даже сильнее их». Индивидуализм Рэнд шёл вразрез с основными интеллектуальными течениями её времени, но отражал идею Викторианской эпохи о том, что зависимость порождает слабость и приводит к моральной деградации. По словам пресвитерианского священника из Индианы: «В Говарде Рорке я вновь открыл для себя «индивида» – человека, которым я воспитывался и в которого должен был верить, но которого потерял где-то в тумане интеллектуальных, нравственных и духовных смятений, порождённых в нездоровой атмосфере проповедниками, профессорами и бедностью времён Великой депрессии». Рэнд была права, когда считала, что в Америке всё ещё сохранялась сильная антиправительственная традиция и почти инстинктивный страх бюрократизации, регулирования и централизации. Даже несмотря на то что её роман продвигал новую нравственность, с политической точки зрения он подтверждал мудрость старых методов[197].