Айн Рэнд. Эгоизм для победителей

Впрочем, её работа сценаристом не оставляла ей много времени на занятие новым проектом. Она была первой писательницей, которую нанял Хэл Уоллис, и ему не терпелось получить от её талантов максимум. Из-за того, что она жила так далеко от Голливуда, а ограничения на расход горючего всё ещё действовали, Уоллис разрешил ей работать из дома и приезжать только для обсуждения сценариев. Он привлёк её к работе над переработкой сюжетов, которыми уже владел, таким образом её первые труды, «Любовные письма» и «Ты пришёл», вышли в 1945 г. и имели большой успех. Дальше Уоллис попросил её поработать над идеями для фильма об атомной бомбе. Рэнд начала внимательно изучать деятельность в Лос-Аламосе, даже удостоившись продолжительной встречи с физиком-ядерщиком Дж. Робертом Оппенгеймером, возглавлявшим Манхэттенский проект. Фильм так и не вышел на экраны, но Оппенгеймер, с которым Рэнд познакомилась, послужил прообразом для одного из персонажей её нового романа – учёного Роберта Стэдлера.

Пока Рэнд занималась писательскими делами и налаживанием связей, Фрэнк наслаждался жизнью в Калифорнии. Покупка дома в Чатсворте была его решением, поскольку Рэнд не очень волновало территориальное расположение их жилья. После внимательного изучения местного рынка Фрэнк решил, что пригород Лос-Анджелеса расцветёт после войны, как только цены на бензин упадут. Он правильно рассчитал, что находящееся на отдалении от города ранчо лишь прибавит в цене. Раньше это был дом режиссёра Джозефа фон Штернберга и актрисы Марлен Дитрих, жилище необыкновенное в любом отношении. Рабочее место Рэнд находилось на первом этаже со стеклянными дверьми, скрывавшими за собой проход в уютный внутренний дворик. Хозяйская спальня находилась далеко на втором этаже. Рядом была отделанная зеркалами ванная комната и бассейн, который Фрэнк наполнил экзотическими рыбами. Большая двухъярусная гостиная пленяла своим ярко-синим цветом и огромным филодендроном, листья которого Фрэнк тщательно полировал. Птицы свободно летали по дому, а снаружи располагался просторный двор, вмещавший в себя две сотни людей. Вокруг дома был окружённый японскими гиацинтами ров, в котором плавали золотые рыбки. «Простой по форме, динамичный по цвету… создан для солнца, стали и неба», – восторженно писали на развороте House and Garden о доме, в котором жили Айн и Фрэнк[222]

.

Для Фрэнка этот дом был больше, чем просто вложение денег. Открыв в себе джентльмена-фермера, он ухаживал за садом и растил стаю павлинов. В истинно индивидуалистской манере птиц не держали в клетках, а позволяли им гулять по территории поместья. Вскоре несерьёзное увлечение Фрэнка сельским хозяйством раскрыло его настоящий талант садовода. Поля наполнились бамбуком, каштанами, гранатовыми деревьями и кустами ежевики. В теплице он выращивал дельфиниумы и гладиолусы, а со временем вывел два новых гибрида, один из которых назвал «Помадой», а другой – «Хеллоуином». Он нанял бригаду японских садовников, а в разгар сезона открывал придорожный овощной киоск для продажи излишков. После того как один из работников обучил его искусству флористики, Фрэнк начал поставлять гладиолусы в различные отели Лос-Анджелеса[223]

. Наконец он перестал жить под тенью Рэнд, а его таланты признали соседи и клиенты.

В том же, что касалось домашнего хозяйства, Фрэнк продолжал уступать Айн. Погрузившись в работу, она часто пугалась, когда он проскальзывал в дом, чтобы полить цветы или принести свежий урожай. По её просьбе он согласился носить на одном ботинке маленький колокольчик, чтобы она могла услышать, как он входит и выходит. Ритм повседневной жизни вертелся вокруг её писательской работы. Она работала в своём кабинете внизу за закрытой дверью, требуя её не беспокоить. Несколько раз в неделю приходил секретарь за инструкциями. Дом был достаточно большим, чтобы в нём жила прислуга, обычно это была пара, разделявшая обязанности по дому и за его пределами. Обед подавали в одно и то же время, но все понимали, что им нельзя начинать говорить с Айн, пока их не попросят. Если за обедом она погружалась в мысли, трапеза проходила в молчании. Ужин был более формальным, и прислуга подавала горячую еду по указанию[224].