Айн Рэнд. Эгоизм для победителей

Несмотря на новообретённую независимость, Фрэнк по-прежнему заботился о Рэнд и был её опорой. Она не умела водить машину, поэтому он возил её в Голливуд, каждый раз откликаясь на зов дел. Он играл важную роль как хранитель мира и социальный посредник. О’Конноры регулярно приглашали к себе друзей. Когда беседы длились всю ночь, Фрэнк мог улизнуть, а когда Рэнд приглашала голливудских консерваторов, он оставался в стороне, играя роль любезного и безоценочного хозяина. Но когда светские мероприятия становились в тягость или заставляли беспокоиться, Фрэнк вмешивался, чтобы исправить ситуацию. Одним памятным вечером к ним приехала Розали Уилсон со своей мамой, Милли. Будучи ребёнком, Розали ненадолго останавливалась у О’Конноров в Голливуде, когда её родители разводились. Во время одного жаркого разговора на тему политики Милли ввергла всех в шок, высказавшись: «Я не сильно высокого мнения о Гитлере, но должна с ним согласиться насчёт того, что ему стоило сжечь всех тех евреев». Розали запомнила это молчание, длившееся вечность. Затем Рэнд сказала непревзойдённо мелодичным тоном: «Что ж, Милли, я полагаю, вы и не знали, что я – еврейка». Молчание продолжалось, пока Фрэнк провожал Уилсонов до машины. Склонившись к окну, он со слезами на глазах в последний раз положил руку на плечо Розали[225]

.

Иногда Фрэнку удавалось спасти отношения на грани катастрофы. Рут Биб Хилл, новая знакомая О’Конноров, разозлила Рэнд, упомянув, что рассказывала «Государство» Платона со сцены. Хилл не знала, что Рэнд считала Платона крёстным отцом коммунизма (того же мнения придерживалась Изабель Патерсон). Она, впрочем, поняла, что сказала что-то не то, поскольку «в комнате стало холодно, будто бы воздух заморозили». Фрэнк тут же пришёл Хилл на помощь. Он поднял её с пола, где она сидела, и усадил в кресло, укрыв пледом. «Рут просто вспоминала колледж, где её заставляли заучивать множество разного, – сказал он Айн. – Как насчёт кофе?» Для Хилл этот инцидент был предупреждением о сложном темпераменте Рэнд и наглядным представлением о браке О’Конноров. Хотя Фрэнк и казался побочным дополнением к своей более яркой жене, Хилл стала видеть в нём защитника Айн, «наветренный якорь». Уравновешенность Фрэнка была жизненно важным противовесом переменчивому настроению Рэнд и её вспыльчивости[226]

.

Кому-то казалось, что Рэнд раздражают узы брака. Джек Бангей, ассистент Хэла Уиллиса, видел в Рэнд едва сдерживаемую чувственность. «В её лице читалась сильная сексуальность, – вспоминал он, – красивые глаза, чёрные волосы, прекрасные губы, которые очень выделялись, милое лицо, не сильно большое, но с прекрасной улыбкой». Хотя Рэнд никогда не была полностью довольна своей внешностью, она смогла научиться подавать себя наилучшим образом. Бензедрин помог ей избавиться от лишнего веса, и теперь она стала носить обувь на каблуке, прибавив таким образом в росте. В свет она выходила в эффектных нарядах от Адриана, дизайнера звёзд Голливуда. Рэнд нравились близкие, кокетливые отношения с её боссом Уоллисом, они подшучивали и хихикали во время обсуждения её сценариев. Бангей, поживший несколько месяцев с О’Коннорами, переезжая, наблюдал, как Рэнд нравилось, что к ней за советом обращалось много молодых людей. Больше всех выделялся Альберт Маннхаймер, который, по мнению Бангея, должен был занять место Фрэнка[227].

Беспокойный и пылкий, Маннхаймер был завсегдатаем в доме О’Конноров. Он пытался оправиться от самоубийства своей девушки, которое она совершила после того, как они сильно поссорились. Поглощённый чувством вины за её смерть Маннхаймер зацепился за уверенность Рэнд в том, что его вины в этом не было. Они достаточно сильно сблизились. Она называла его Пушистиком, а он дарил ей необычные подарки, одним из которых был огромный флакон духов Chanel. Иногда чувства Маннхаймера к ней становились очень сильными. «Я люблю тебя, Айн! Так, как никогда не любил и никогда больше не полюблю», – писал он ей в одном из своих спонтанных писем после очередного визита. Для описания их отношений он использовал образы, сравнивая её с чистопольем, с тем, что ощущает учёный, «совершивший открытие; или как писатель любит то чувство, когда он создал красивую фразу». Он писал, что рядом с ней невозможно чувствовать себя подавленным, и называл её «лучшей из людей, которых он когда-либо знал». Хотя Рэнд не препятствовала таким проявлениям чувств, в её письмах было больше советов, нежели скрытой страсти. В итоге их пути разошлись в начале 1950-х гг.[228]