Аккорды мракобесия. Том I

— Чем он тебе так насолил, Илыч? Он тебя хорошо кормил, подарил лошадь, ты сыграл свадьбу и охотился с ружьем на плече? Николашка делал для тебя все, что мог, словно предчувствовал, что придет такое время, когда вы поменяетесь местами. Воздай ему долг.

Ленин выкатил глаза и подарил другу страшный взгляд, а потом закричал, сколько было сил:

— Вон! жид паршивый, предатель рода революционного. Ни слова! Запрещаю! Гений запрещает. Дзержинский, где ты?

В это время в подвале загремели выстрелы.

— А, он отстреливает врагов! какая музыка! Это же Бетховен, Бетховен! А Бетховен еврей? Короче, билет на поезд уже готов, он в моей приемной у секретаря. Шагом марш в Свердловск.

— Товарищ Фотиева! Явилась по первому вызову, молодец, ценю, ценю за преданность и бдительность, получишь лишний килограмм черного хлеба в качестве премии. А пока вызови мне Дзержинского, срочно, он мне нужен как революционер, член ЦК, по архи важному делу. Ну, идите, идите, чего вы стоите, хлопаете глазами? Премия не предусматривает медлительности, медлительность свойственна только буржуазии, а мы ее уже скрутили в бараний рог и этот рог опустили на дно параши, — га-га!

— Свердлова что ли? — стушевалась Фотиева. — Так вы его отправили за Урал… грибы собирать.

— Да, именно он. Это его партийная кличка, вы это должны знать, между прочим. Он так и останется Свердловым, гусским, а то уже контрреволюцией пущены слухи, что в Ленинском Политбюро одни евреи. И даже имеются еврейские погромы. А Свердлов — теперь гусский, он великий революционер, после меня, конечно. Как и я, он гусский. Стал гусским. Он трижды, четырежды гусский, как и польский еврей Дзержинский. За его спиной Урал, а Урал — это гусская территория, товарищ Фотиева. И я Ленин подарил ему эту национальность. Вот Бронштейн — настоящий еврей, умный, талантливый, не чета гусским дуракам, но я его крестил в гусского и назвал Т…оцким.

— Как же вы крестили, если Бога не признаете? — спросила Фотиева, которая могла задать такой вопрос, который не позволено было задавать любому ходоку.

— А я кто, по-твоему? Я и есть бог…пролетарских масс.

— А, поняла.

Фотиева бросилась искать Дзержинского, а Ленин все не мог остановиться. Он быстрыми шагами расхаживал по кабинету и произносил великие идеи о суде над Николаем Вторым.

— Это будет суд народа. Никто не сможет назвать нас и меня в том числе, убийцей царя. Это суд пролетарских масс. Хоть царь и подарил мне коня в Шушенском, и платил неплохие деньги на содержание, и даже дал возможность сыграть свадьбу, но пролетарские массы требуют его казни. И я ничего не могу поделать. А что касается царских дочерей, не познавших клубнички, то…пусть отправляются на тот свет непорочными. Там они найдут и женихов, и любовников, га…га…га. Ко всему прочему, не могу забыть казнь моего брата. Хоть и предлагали ему покаяться во имя спасения жизни, но он не согласился, и я не могу согласиться с тем, чтобы царь и его дети так просто топтали мою землю, которая принадлежит теперь революционным массам. И это архи важно. И всю царскую родню туда же, их очень много и… некая монахиня Елизавета Федоровна, красивая, черт возьми, ее бы того… обнять, но это буржуазная красота не по мне, не по мне, это архи важно. Бывшая жена московского генерал-губернатора под давлением народных масс, вынуждена была уйти в монастырь. Но это ее решение. Тем более она должна принять мученическую смерть как ее наставник Христос, которого не было, га…га…га. Христос, как и все попы, будет свержен. Я заменю его собой. И Бога тоже.

Дзержинский, вытирая кровавые пальцы грязной тряпкой, с бородкой «под Ленина» бодро вошел в кабинет, захлопал в ладоши, выразив, таким образом, восторг от решительных шагов своего учителя. От его подкованных сапог оставались грязные следы на ворсистом ковре. Как вихрь ворвался и упал в кресло, рассматривая вождя, сгорбившегося и похудевшего…

— Вы, как юноша, Владимир Ильич, − сказал он, одарив вождю железную улыбку. − Я в восторге от ваших шагов. Это революционные шаги. И от вашего гомерического хохота, присущего только гениям, я в восторге. Я об этом издам книгу. По ночам, когда я просыпаюсь и больше не могу заснуть, в моей голове самостоятельно рождаются планы этой великой книги, героем которой…И знаете, — он перешел на шепот, — меня как мужчину интересует интимный вопрос. Это диктуется тем, что я как мужчина, стал сдавать. Даже молоденькая, революционно настроенная девушка из семейства гопников, порой не может меня возбудить для того, чтоб я удовлетворил ее в интересах революции. А вы как? как у вас с Инессой, ведь она уже старая, во всяком случае, кажется таковой, виски стали покрываться пеплом, ходит, немного сгорбившись, хотя значительно моложе вас и Надежды Константиновны. Жаркая она в постели? Должно быть жаркая, если вы ее до сих пор возле себя держите. Расскажите, клянусь революционной бдительностью, никто не узнает об этом. Может и мне найти более опытную и молодую женщину- гопничку?