Актрисы старой России. От Асенковой до Комиссаржевской

Необходимо добавить следующее: «Социальный статус женщины на о. Лесбос (и вообще в Эолиде) отличался большей свободой, чем в прочих областях греческого мира. Женщины в социальной активности здесь не имели почти никаких ограничений; часть семейного имущества, например, могла передаваться по женской линии; вместе с мужскими гетериями на острове сохранялись фиасы (фиас, греч. thiasos — собрание, процессия), аналогичные содружества женщин. Сапфо возглавляла такой фиас — культовое объединение, посвящённое Артемиде, а также Афродите…»

Е. Э. Картавцев

В ту пору, когда Лидия Яворская пришла в театр Корфа, в котором уже год работала Татьяна Щепкина-Куперник, поползли слухи о их жарком романе. Слухи или правда, кто скажет. Говорили, будто их даже попросили убраться из московских гостиниц — одну из гостиницы «Лувр», другую из гостиницы «Мадрид». Можно бы отнестись к этим слухам настороженно, поскольку Яворскую называли любовницей руководителя и владельца тетра Фёдора Корша, однако Татьяна Щепкина-Куперник, правда уже в более поздние годы, засветилась в тройственном романе с Марией Всеволодовной Крестовской (1862–1910), «русской романисткой», дочерью известного в ту пору прозаика, поэта и литературного критика Всеволода Владимировича Крестовского (1839–1895), автора (среди прочих произведений) нашумевшего романа «Петербургские трущобы», по которому в начале 1990-х был снят сериал «Петербургские тайны».

Мария Крестовская мечтала быть актрисой и даже играла в нескольких частных театрах, но затем вдруг перешла к литературной деятельности и напечатала в различных изданиях роман «Артистка» (1889), повесть «Ранние грозы» (1886), несколько рассказов и очерков, в том числе и посвящённых театру, как, например, «Уголки театрального мира».

Её муж, Евгений Эпафродитович Картавцев (1850–1932), был управляющим Акционерным обществом Северо-Западных железных дорог, директором Крестьянского поземельного банка. Он тоже брался за перо и даже написал путевые заметки (1870–1890).

А вот отрывок из воспоминаний Татьяны Щепкиной-Куперник о Марии Крестовской:

«М. В. Крестовская была дочерью известного писателя Всеволода Крестовского, автора „Петербургских трущоб“. Ее родители разошлись, когда она была ещё ребёнком, и девочка была предоставлена сперва старой бабушке, а потом самой себе.

Юность была трудная, заброшенная, скудная… И всё-таки она обмолвилась прелестной фразой в одном из своих рассказов: „О юность, юность! Сколько поэзии в твоей прозе, сколько света в твоих серых днях!“ Талантливая, живая девушка лет семнадцати пошла на сцену — поступила в Москве к тому же Коршу. Там — неудачный роман с немолодым художником, ребёнок. Художник был женат, а кроме того, очень легкомыслен. Он оставил девочку-мать и ребёнка на произвол судьбы, исчезнув бесследно.

Надо было знать, что такое было в то время понятие „незаконный ребёнок“. Но она не испугалась, стала воспитывать ребенка. Сперва билась как рыба об лед. Но скоро выбилась на дорогу. Среди её знакомых был редактор „Русского вестника“ Клюшников, обративший внимание на её литературные способности и поддержавший её на этом пути. С тех пор она бросила сцену и ушла в литературу. Переехала в Петербург. Когда её мальчику было уже лет восемь, она встретилась с Е. Э. Картавцевым, бывшим в то время казначеем Литературного фонда. Он сошёлся с Крестовской, любил ее глубоко и серьезно, но долго не решался жениться на ней, разделяя всецело предрассудки тогдашнего „общества“ — девушка с ребёнком, писательница, богема… Её — при всей любви к нему — оскорбляло его колебание и нерешительность, в которых она видела недостаток любви. Наконец чувство взяло верх, он женился на ней, усыновил мальчика и этим дал ему возможность поступить в Морской корпус. А её ввёл в своё общество. Из большой гордости она все сделала, чтобы „быть на высоте“, и стала играть роль светской женщины с таким же увлечением, как раньше писала свои романы.

М. В. Крестовская

Роль свою она играла мастерски, но это очень мешало её литературной деятельности, и после нашумевшего романа „Артистка“, которым зачитывались с увлечением вся Москва и весь Петербург, гадая, кого она хотела изобразить: Ермолову или Савину (а она никого не хотела изобразить, кроме своих личных переживаний, расцвеченных литературными узорами), — она долго ничего не писала. Слишком много времени и энергии брала роль светской женщины. В её отношениях с мужем была трещина — она подсознательно не могла забыть его колебаний и связанных с этим своих страданий самолюбия и оскорбленной гордости… Ее горячая душа не способна была долго довольствоваться одним и тем же. Всегда хотелось чего-то нового. Очередным увлечением была вилла „Мариоки“, построенная ею в Финляндии».