Акулы из стали. Ноябрь

На катер они успели и стояли на его корме, пока он летел к Графской пристани. Сначала держались за руки, потом Толик приобнял Лену за плечи, когда она поежилась будто от холода, хотя холодно не было, и скорее всего, она просто хотела, чтоб Толик ее обнял, а не стоял истуканом. А Толик показывал Лене на корабли, которые стояли в бухте, и рассказывал, но в основном их названия, которые и так можно было прочитать, а больше он, которого учили на подводника, и не знал ничего о надводных кораблях. Хорошо, что Лене было все равно и она просто делала вид, что ей интересно, только для того, чтобы скрасить Толику неуютность молчания первой встречи – она сама ему потом призналась.

А по бортам катера шлепалось ласковое море, черное, но расцвеченное стояночными огнями красавцев-кораблей, до того уже теплое, что курсанты купались в нем вовсю, и это в мае-то! Не то что тут: вроде и есть море, а ничего, кроме сырости, не производит. И Лена прижималась к Толику не сильно, но Толик чувствовал тепло ее бедра даже через свои шерстяные клеши, и его это возбуждало. А впрочем, что в молодые годы не возбуждает юношей?

Потом они немного прогулялись вдоль Артиллерийской бухты – по неписаной традиции патрули не трогали курсантов с девушками, если то не были представители самой комендатуры. Расставаться им не хотелось, хотя оба понимали, что все равно придется и скорее бы второе свидание, когда будет больше времени и, может быть, тогда уже можно будет поцеловаться, ну или хотя бы просто посидеть рядышком в кино, никуда не торопясь, и погладить друг другу пальцы и потрогать коленки. Про коленки думал Толик, а Лену он и не спрашивал, про что тогда думала она, но сомневался сейчас, что тоже мечтала о его коленках. В троллейбусе Лена сидела, а Толик стоял над ней и, когда она не видела, пялился на ее грудь. Дурак такой, рассказывала потом Лена, я же в окно смотрела, а оно темное и в него, как в зеркало, все видно было.

– А тут мы срежем, – сказала Лена на остановке и потащила его по какому-то косогору, естественно – темному, темнее ночи, и кривому, в выбоинах и кочках.

– Как ты тут пьяная домой возвращаешься? – удивлялся Толик, на что Лена ему сказала, что пьяная она домой не возвращается, а как приличная девушка остается ночевать там, где пила. После, опять же, признавалась, что шутка вот эта у Толика была так себе и она было разозлилась на нее даже. Но потом подумала, что пусть, ладно – волнуется же парень, прощу его. На первый раз.

У подъезда стало неловко обоим: как проститься? Нужно ли Толику целовать Лену в щеку, а Лене нужно ли ему это позволять или просто пожать руки? Ну не мужик же Лена, чтоб ей руку жать на прощание, решил в итоге Толик и поцеловал пальцы, взяв ее ладонь в обе свои руки, вроде как шутливо назвав Лену при этом мадам. На что она возразила, что вовсе она и не мадам, а вполне себе мадемуазель. Иначе чего бы она позволяла себя провожать сильно малознакомому юноше, пусть и не сильно, но все же подозрительной наружности? Хоть одна хорошая новость за сегодня, обрадовался Толик, а то я весь истерзался уже сомнениями по поводу того, дашь ли ты мне свой номер телефона и увидимся ли мы еще раз.

– Конечно, увидимся, ты забавный!

Что такое забавный, думал Толик, возвращаясь в училище, щенок я, что ли, или кролик? Это комплимент вообще был или так – снисхождение? Но номер телефона Лена ему дала и клятвенно пообещала с ним встретиться еще как минимум раз. А потом, узнав Лену, Толик понял, что все у нее в жизни так – легко как-то и на полутонах, и чувство радости и чувство печали. И забавный, в ее понимании мира, это комплимент, а не снисхождение. Но сиськи зато у нее да – зачетные.

Так. Пойду-ка я подрочу, решил Толик. Так, может, и усну скорее.

Спалось плохо. Снились кошмары, от которых все время просыпаешься, но вспомнить их не можешь. Только какие-то ощущения на краю сознания да чувство облегчения от того, что проснулся и посмотрел на часы, а спать еще долго можно и в окно скребется метель. Оно и понятно – на улице же ей холодно, а в дом никто не пускает. И жизнь оказывается не такой уж и страшной, раз тепло и можно укутаться в одеяло, перевернуться на другой, не отлежанный еще бок и провалиться в сон. А завтра будет завтра, и кто его знает, может, именно завтра все и изменится? Нет, ну а вдруг? Потом уже надоело так спать, и скорей бы уже тот будильник, что ли, затрезвонил… И когда зашевелились в соседних квартирах, Толик тоже встал и долго, не торопясь распивал кофеи на кухоньке и смотрел в оставленные снегом проруби на окне. Первыми, как обычно, на улице показались родители с детишками на саночках, потом замелькали то тут, то там машины, посланные за начальством, а потом уже заорал будильник Толика.

– Дурачок ты, – ласково хлопнул его Толик по макушке, – встал же я уже, не видишь?