Акулы из стали. Ноябрь

– Анатолий, – в дверь просунулась голова старшины команды, – мы по пять капель решили усугубить. Предлагаю возглавить это безобразие, чтоб потом ты был виноват, если что, а не мы!

– Сам погибай, а товарищей выручай! – согласился Толик, – Режьте сало, сейчас приду!

– Дык давай сало-то – порежем!

– Вы охуели, товарищ старший мичман. Я третий день с корабля не схожу, как каторжный тут!

– Да шучу я! Ну и так, охуел немного, да. А что? По сроку службы положено! Так мы ждем?

– Ага. Пять минут – и буду. Без меня не начинать!

Переоделся в чистое РБ, подумал, что вот, сходил бы в библиотеку, сейчас бы с книжечкой прилег и, читая, засыпал. А придется пить. Хотя кого я обманываю, все равно сходил бы и выпил, но потом-то уж точно – прикроватная лампочка, книжка и засыпание под нее. Завтра вот хоть потоп, но схожу обязательно!

* * *

Даже несмотря на полуденный зной, идти по несжатому полю было приятно. Толик раскинул руки, и тонкие усики пшеницы щекотно гладили ладони, а тяжелые колосья покачивались потом за Толиком сзади, как кильватерный след за кораблем, и марево жары колыхало воздух и искажало, сминало волнами черный лес впереди, и на глаз было видно, что там, в лесу, прохладно и вкусно пахнет хвоей и мхом. Можно будет прилечь на опушке и смотреть сквозь пики сосен, которые втыкаются в синее небо и чуть не цепляют белые облачка, бегущие куда-то, – наверное туда, где не так жарко. А и хорошо, что жарко: если расслабиться и не обращать внимания на струйки пота, бегущие по спине, то в этом зное можно купаться – подставлять ему лицо, щуриться на солнце и дышать неглубоко, наслаждаясь и чувствуя, как внутри тает весь тот лед, который так долго копился на Севере. Легкий хмель, гуляющий у Толика в голове, и тот был здесь хорош: больше уже было бы тяжело, а этот вот, как от бокала шампанского и трех стопок коньяка сверху, не давил на мозг, но только расслаблял его и разрешал спокойно глупо улыбаться и не стесняться этого. Отчего-то казалось, что скоро будет гроза, хотя воздух был сух и неподвижен.

От леса в сторону Толика двигались селянки, жали пшеницу серпами и вязали в снопы. И как они ловко, подумал Толик, делают эту перевязь из пучка колосьев, скручивая их в тугой жгут, не выпуская из рук серпа. Отчего они серпами-то жнут, удивился было Толик, неужели не все еще комбайнами убирают и тут остался вот такой вот ручной труд? Но думать об этом не хотелось, да и как он, городской житель, мог об этом рассуждать?

Селянки заметили Толика издалека, и одна из них, разогнувшись, посмотрела на него, прикрыв глаза от солнца ладонью, а потом что-то сказала остальным и те засмеялись: эхо их смеха Толик хорошо слышал и почувствовал, как краснеет, но и это не было неудобно – просто слегка волновало.

Высоко в небе, чуть в стороне от солнца висела какая-то птица, и отсюда казалось, что она абсолютно неподвижна, будто подвешена на веревочке. Наверное, это коршун, подумал Толик, мышей высматривает или зайцев. Но в птицах, так же как и в сельском труде, разбирался он плохо. Даже если бы эта птица опустилась и села у его ног, попросив закурить, отличить коршуна от сокола или от ястреба он бы точно не смог.

Жницы были уже совсем близко, они бросили свое занятие и вовсю рассматривали Толика, улыбаясь ему искренне и задорно. И именно поэтому, а еще потому, что это было поле пшеницы, а не городская улица, Толика ничуть не смущали их взгляды – здесь это выходило естественно и у них, и у него: сам он тоже вовсю пялился на этих разномастных женщин и искренне рад был их видеть.

– А кто это такой видный наше жито топчет? – заговорила та, которая увидела его первой.

– Я Анатолий. В отпуск приехал к другу.

– А издалеча ли?

– С Севера. Я моряк – видите? – И Толик показал на РБ, в котором он гулял по полю, и даже усмехнулся – надо же, видят, что я в РБ, и не знают, что это значит. Вот это глушь, вот это я понимаю!

– Моря-я-як? – Кто-то из женщин даже присвистнул. – Ну надо же, бабоньки, вот это дела-а-а! Моряков-то в наши края отродясь и не заносило! Все олени да трактористы кругом!

Восхищаются – это хорошо, подумал Толик. Нет, ну и смеются, конечно, но это тоже хорошо, потому что и восхищаются тоже. А чего я в РБ-то в поле поперся? И зачем я вообще с собой в отпуск его брал?

– Попить бы, – улыбнулся Толик всеми своими двадцатью четырьмя зубами, – водички не найдется у вас?

– Да что водички? Даже переночевать где найдем! – Все опять дружно прыснули смехом.

– Пошли! – Та, что первая, сняла косынку с головы и, широко размахнувшись, закинула ее себе на плечо. – У нас в лесу припасы, чтоб не спеклись. Напою тебя, морячок!

– Ишь ты, Зойка, глянь, коза, уже и морячка себе подобрала!

– А потому, что одна я у вас холостая! Оттого право и имею! – И Зойка показала товаркам язык, на что они опять дружно рассмеялись.

– Смотри, морячок, об Зойку глаза-то не намозоль!

– Да ладно глаза, кабы чего другого не намозолил!