Алая лента

А в реальности это было восстание узников из рабочих команд, которые устроили нападение на газовые камеры, и восстание это не было успешным. Землеройка рассказала нам всем, что кто-то тайно доставил в Биркенау взрывчатку, ее заложили в газовые камеры и взорвали. Затем полосатые бросились на охранников. Надзиратели начали стрелять в полосатых. К вечеру все было кончено. Восстание подавлено, бунтари убиты, и вновь заработали, задымили все, кроме одной, трубы Биркенау, и с неба посыпался густой сизый пепел.

От волнения за Хенрика у меня все сжималось внутри. Неужели слова Розы о красивом трупе окажутся пророческими?

Но вскоре у меня отлегло от сердца. Я получила тайно пронесенную в моечный цех записку.

«Наше время скоро придет. Стирай белье и жди. Х.»

Но вряд ли время, о котором говорил Хенрик, могло наступить так скоро, чтобы до него смогла дожить Роза. Я заметила, как она достает мокрое белье из своей лохани. Подхватила деревянными щипцами для белья одну рубашку, и… не смогла поднять ее. Роза выпустила рубашку, ухватила щипцами носок, но даже его не сумела поднять. Я бросилась к ней, но она уже лежала на полу. Рядом с ней мокрый носок.

— Эй, Роза… Роза, это я, Элла.

Я наклонилась над кроватью и поправила упавшие ей на лоб жиденькие прядки волос.

— Тсс, лежи тихо, не разговаривай, — пробормотала я.

— Элла, — прохрипела Роза, и это было все, на что у нее хватило сил. Она посмотрела по сторонам, и ее глаза расширились от ужаса.

— Я очень, очень сожалею, Роза, но мне пришлось поместить тебя сюда. Ты не помнишь? Ничего не помнишь? Ты несколько часов была без сознания, потом начала метаться в бреду и лихорадке. Два дня я прятала тебя у нас в бараке, но потом Балка стала бояться, что твоя болезнь может оказаться заразной. Я ничего не могла сделать. Да, ты в госпитале.

Роза ахнула и тут же закашлялась, затряслась всем телом. Я крепко обняла ее — прикрытый полосатым платьем скелет.

Это было ужасно, чувствовать себя совершенно беспомощной, но еще труднее было скрывать ужас, который вселял в меня саму госпиталь. Как здесь может кто-нибудь выжить, не говоря уж о том, чтобы вылечиться? Это была самая отвратительная пародия на медицинскую помощь, какую только можно было себе представить, даже обладая таким же буйным воображением, как у Розы.

Здесь вперемежку с еще живыми пациентами лежали трупы — не поймешь, то ли еще больница, то ли уже морг. Все они, и мертвые, и живые, были тесно, как тухлые селедки в бочке, втиснуты на расположенные в несколько этажей нары, сколоченные из гнилых досок. Ни туалета для ходячих, ни медицинских уток для лежачих больных здесь не было. Вдоль нар прохаживались медсестры — полосатые с белыми повязками на рукаве. Они проверяли, кто из пациентов еще дышит, а кого можно уже уносить отсюда, чтобы освободить место для нового больного. Вид у этих медсестер был такой, будто они не спали лет сто.

Я старалась не смотреть под ноги, я очень не хотела видеть, на чем поскальзываются мои деревянные башмаки. Дышала я через рот, чтобы не различать оттенки вони, пропитавшей воздух госпиталя.

Ах, Роза, нет для тебя сада.

— Я принесла тебе завтрак.

Никаких признаков еды во всем госпитальном блоке я не заметила. Большинство пациентов находились в таком состоянии, что не смогли бы покормить себя сами, даже если бы местный персонал расщедрился настолько, что стал раздавать еду и ее было бы достаточно, чтобы поддержать жизнь.

Единственной медсестрой, которая находилась поблизости от нас, оказалась похожая на утку женщина, шагавшая вразвалочку между нарами в грязном халате, наброшенном поверх полосатого платья. Ее основной задачей, как я поняла, было записывать номера пациентов. Номера Розы в этом списке пока не было.

Я уже умоляла эту медсестру Утку дать Розе что-нибудь жаропонижающее. Она посмотрела на меня пустыми глазами и спросила: «А что я ей могу дать?»

— Здесь ты останешься всего на день-два, — уверяла я Розу. — До тех пор пока тебе не станет лучше и Балка разрешит тебе вернуться в барак. Между прочим, Медведица сказала, что, когда поправишься, снова сможешь вернуться в моечный цех, она не против. А теперь поешь давай, хоть немного. Смотри, что я тебе принесла — хлеб с маргарином и вот что!

И я с гордостью вытащила засохшее морщинистое яблоко — королевский подарок от Хенрика.

Роза уставилась на яблоко так, словно совершенно забыла о том, что такие чудеса существуют на свете, а не в сказке. Затем слабо улыбнулась и сказала:

— А я рассказывала тебе о том, как?..

— Никаких сказок, дурочка! Молчи! Силы береги!

Роза взяла яблоко в руку, понюхала его.

— Оно напоминает мне о дереве, — прошептала она. — В Городе Света есть парк… а в нем яблоня. Она там всего одна, и весной цветки с ее веток повсюду рассыпают свои белые лепестки. — Она пошевелила пальцами, и я, словно наяву, увидела, как они падают, эти лепестки. — Если что-то случится…

— Ничего не случится! — перебила я ее.