Алан Гленн - Американский орёл

- Я вообще нихуя не понял, что сказал этот нацист, - прокашлял Сэм.

Легионер рассмеялся.

- Мужик, ты, по ходу, не местный, ведь местные никогда бы не подняли лопату на "колбасника". Он сказал: "За работу, жид". Даже если ты американец, здесь ты никакой не американец.

Сэм намеревался сказать, что он не еврей, но промолчал. Он опустил лопату.

Обед не был столь торопливым, как завтрак. Заключённым позволялось сесть, вытянуть ноги и есть из металлических мисок рагу с водой и сухарями. И вновь Сэм оказался рядом с Отто, который облокотился на штабель с брёвнами.

- Чем вы занимались до войны? - спросил Сэм.

- До войны? Занимался бизнесом в Амстердаме. Милая, безопасная, скучная работа. Надеюсь, когда-нибудь на мои навыки обратят внимание и увезут из каменоломни. Они так иногда поступают, знаете ли. Если у них возникает нужда - в электриках, сантехниках, университетских профессорах - они их забирают и перевозят в особые лагеря.

- Сколько вы уже здесь?

- Восемь месяцев. До этого был где-то на юге. Очень жарко. Рубил лес на болотах. И насекомых много.

- А до этого?

Он покачал головой.

- Не хочу об этом вспоминать. Это был лагерь в Польше, очень плохой. Потом как-то раз офицер привёл американца в хорошем костюме. Добровольцы на работу в Америку. Кто хочет? Поехали бы все если б могли, и вот мы здесь.

Сэм проглотил ещё пару ложек рагу.

- А куда уходит мрамор? Или срубленные леса? Куда всё это отвозят?

- На поезда, - ответил Отто. - Грузят на поезда. А нам-то какое дело? Мы работаем, выживаем, нам даже платят.

- Платят? Деньгами?

- Да, по доллару в неделю. По воскресеньям мы можем тратить эти деньги в лагерном магазине. Например, мыло. Бритвы. Чай.

Сэм доел рагу и дочиста вытер миску коркой хлеба.

- Отто, а отсюда сбегали?

- Попытки случались, да. Но как далеко можно отсюда уйти, находясь в незнакомой стране? А? И в такой одежде?

- А удачные попытки были?

Отто уставился на Сэма.

- Значит, теперь раздумываете о побеге, да?

Сэм ненадолго задумался, размышляя, стоит ли доверять заключённому.

- Просто мысли вслух, вот и всё.

- Ну, так подумайте, вот о чём, мой друг. Если кто-то сбегает из барака, всех остальных в наказание сажают в холодную. Только вода, неделю никакой еды. А потом устраивают лотерею и одного из барака пристреливают. Это охранники придумали - не без помощи немцев, конечно, - что расстрел одного отобьёт охоту у остальных. Помогает. Чаще всего.

Сэм прекратил есть и сидел молча.

- Так, позвольте узнать, мой американский друг, что вы будете делать? Попытаетесь сбежать? Приговорите меня или ещё кого из соседей по бараку к пытке и смерти?

- Я не знаю, что буду делать, мне лишь нужно выбраться и...

- Нам всем нужно выбраться, - жёстко произнёс Отто. - Всем нужно уйти. Но куда нам идти, а? Для еврея в нынешнем мире... безопасных мест больше нет. Поэтому мы живём день за днём, вот и всё. А здесь мы в относительной безопасности. Вы меня понимаете?

- Да, понимаю.

- Нет, не понимаете, - бросил в ответ голландец. - Так. Расскажу вам притчу. Ммм, нет, не притчу, а правдивую историю. На юге, на лесоповале, я знавал школьного учителя из одной польской деревушки. Его звали Ротштейн. Как-то раз, через несколько месяцев после вторжения, в их деревню приехал отряд особой немецкой полиции и собрал всех евреев на площади. И там они и стояли, не шевелясь, под июньским солнцем. Ни воды. Ни тени. Ни еды. А немцы смеялись. Фотографировали. Они говорили евреям: "Шевельнётесь - умрёте. Поняли?". И один старик не выдержал. Он попытался размять затёкшие ноги. Его застрелили. Закричала женщина. Её тоже застрелили. Около Ротштейна его двухлетний племянник бился в объятиях матери, пытался убежать, мать плакала, а немецкий полицейский поднял мальчика за ногу, показал всем, затем приставил к его голове пистолет и выстрелил. Ротштейна всего забрызгало кровью и мозгами племянника. Это произошло там, где евреи сотнями лет жили в покое и безопасности. А теперь... ничего. Даже здесь, в вашей Америке. Мы здесь больше не в безопасности. Так, скажите, хотите, чтобы меня убили? Или кого-нибудь из моих соседей? Вы настолько важны, чтобы произошло именно это?

Сэм не отвечал. Отто продолжил:

- И насчёт ваших евреев. Они сами переселились в гетто в страхе за то, что с ними могут сделать. Мы в курсе этого. Ваших евреев не окружали пока ещё, не было ни погромов, ни арестов. Но придёт ли их время? Как пришло наше?

Прозвучал свисток, призывавший вернуться к работе, и освободивший Сэма от ответа, которого у него не было.

Глава сорок третья