Александр Башлачёв: исследования творчества

В первом приведенном стихе поэт «продолжил» классическую лирическую строку романса И. Макарова на музыку А. Л. Гурилева «Однозвучно гремит колокольчик». Образ оказался эпатирующе развернут в сатирико-политическую плоскость [59]. В новом контексте, по сути, создана литота («преуменьшение признака предмета» (M. Л. Гаспаров)), так как «колокольчиком» названы куранты кремлевской башни и ассоциативно обрисован как пустынная дорога населенный, являющийся средоточием власти столичный город. Вместо гремиторигинала используется тавтологическое «одно звучно звенит», усиливающее звуковую образность и одновременно подчеркивающее «камерность» звона упомянутого «колокольчика» ( гремит, в случае сохранения точности цитаты, вполне могло бы вызвать новые и ненужные при литоте [60]ассоциации силы и мощи). Все это найдет мотивировку и продолжение в пейзаже финала: «Все ручьи зазвенят, как высокие куранты Сибири». «КолокольчикСпасской башни Кремля»

начала и «высокие куранты Сибири»финала — образы, метафорически взаимно указывающие друг на друга, «стягивающие» содержание произведения, с разных сторон раскрывающие ключевую для поэта тему России. Ср. знаменитую мысль М. В. Ломоносова о том, что «России могущество будет прирастать Сибирью».

Реминисценция в следующей строке очевидна не менее цитаты из предыдущей, но ее функции богаче. Образ Н. С. Лескова «перевернут» («подковали Левшу», а не Левша подковал), впрочем, с опорой на яркую индивидуальную пейзажную метафору — «в тесной кузнице дня». Вновь обращают на себя внимание и повторы звуковых комплексов (« лохи-блохиподко ва ли Левшу»). Образ «лохи-блохи» привлекает внимание не только из-за использования сленга, но и напоминает в звуковом плане выразительную бессмыслицу народного чернокнижия, эстетику заклинания [61]и «магии слов» [62], ставшую актуальной в литературе эпохи рубежа XIX–XX веков. Приведем пример «заумного языка» футуристов (поэма В. Хлебникова «Уструг Разина»), стилизующего заклинание: «К богу-могу эту

куклу! / Девы-мевы, руки-муки, / Косы-мосы, очи-мочи!» [63].

Такой прием — не только один из элементов традиции, любопытный сам по себе, но и мотивировка дальнейшего образного ряда. Обрисованные далее картины вполне могут (как и в случае «Зимней сказки») восприниматься как результат какого-то наваждения, чар, злого магического воздействия или как «плохая» сказка:

А не гуляй без ножа! Да дальше носа не ходи без ружья!Много злого зверья ошалело — аж хвосты себе жрет.А в народе зимой — ша! — вплоть до марта боевая ничья!Трудно ямы долбить. Мерзлозем коловорот не берет.Ни церквушка, ни клуб. Поцелуйте постный шиш вам баян!

Ну, а ты не будь глуп — рафинада в первачок не жалей!Зимняя сказка

Неологизм мерзлоземпо структуре напоминает и о небоземе(горизонт) В. И. Даля, и о мыслеземе В.Хлебникова. Предложение же в целом — «Мерзлозем коловоротне берет», где использованы слова с прозрачной внутренней формой, — соотносится с опытом ряда поэтов конца XVIII — начала XIX века строить образ с опорой на неологизмы и семантику устной речи (Г. Р. Державин, С. С. Бобров, A. C. Шишков, A. C. Грибоедов и другие) [64]. Слово коловорот

при этом в полной мере реализует свои семантические возможности. Это в плане значения не только «сверло с лебедкою, коленчатая рукоятка с перкою, для сверленья», но и ассоциативно «водоворот, пучина, вырь, сувой», а также «человек коловертный, коловертливый, провор либо человек непостоянный; (необдуманно решающийся на все…) …бестолковый, изменчивый, непостоянный» [65]. Приведенное предложение является одним из семантических центров произведения, как бы развертывается из, казалось, будничного и «проходного» образа морозной зимы — «Мерзлозем коловорот не берет». Заметна и опора на семантику устной речи, в частности эллипсисы (пропуски), на письме отражающиеся с помощью тире («А в народе зимой — ша! — вплоть до марта боевая ничья!» и др.).

В стилевом плане поэта интересует богатая русская фразеология. Он в ряде случаев пересоздает или «восстанавливает» внутреннюю форму слова [66], пословицы и поговорки («А кровь— она, ох, краснана миру» — из «Смертьна миру красна»). В финале, семантически наиболее значимой части, «В чистом поле — дожди» («В чистом поле — дожди косые» «парафразирует» образность «Жди меня» K. M. Симонова) поэтически подчеркивается этимология и внутренняя форма слова спасибо(из спаси Бог):