Александр Блок

Для Пушкина-классика гармония – цель искусства. Для Блока-романтика гармония – только отзвук «миров иных»; в ней и благословение, и проклятие. Романтик верит в чудотворную силу слова и ждет от него преображения мира. Ему мало гармонии стихов, ему нужна гармония космоса. Ограниченность искусства кажется ему тюрьмой, а красота его – лживым подобием.

Пушкин писал:

Пока не требует поэтаК священной жертве Аполлон,В заботы суетного светаОн малодушно погружен.

Так и «художник» Блока, ожидая вдохновения, живет «в смертельной скуке». У Пушкина:

Но лишь божественный глаголДо слуха чуткого коснется…

У Блока до слуха поэта доносится «легкий, доселе неслышанный звон».

Эта «музыка» – первоначальное, таинственное звучание, из которого рождается лирика. Откуда она? Что она? О чем она говорит?

С моря ли вихрь? Или сирины райскиеВ листьях поют? Или время стоит?Или осыпали яблони майскиеСнежный свой цвет? Или ангел летит?

Вспомним у Пушкина:

И внял я неба содроганьеИ горний ангелов полет…

Состояние вдохновения Блок описывает в следующей строфе:

Длятся часы, мировое несущие.

Ширятся звуки, движенье и свет.Прошлое страстно глядится в грядущее.Нет настоящего. Жалкого – нет.

В мистической литературе это состояние называется «экстазом», «выхождением», «восхищением». Блок изображает его в символах, близких святой Терезе Авильской и святой Иоанне de la Groix. Время останавливается; душа, ширясь, вмещает весь мир. Вселенная залита невещественным светом. И вдруг движение вверх обрывается: восхождение сменяется нисхождением, вдохновение – творчеством. Поэт-романтик переживает этот момент как «падение».

Душу сражает, как громом, проклятие:Творческий разум осилил – убил.

Небесное видение – неизреченно: воплощение его в скудных человеческих словах есть обеднение, ограничение, огрубление. «Мысль изреченная есть ложь»[90], и в этом смысле всё, что говорит поэт, – ложь по сравнению с тем, что он видит. Для поэта-романтика – это глубокая трагедия. В экстазе ему открывался преображенный мир, победа над смертью, всеобщее спасение. И вместо теургического действия – эстетическое произведение, вместо мистерии – стихотворение. Блок изображает «неудачу» искусства такими словами:

И замыкаю я в клетку холоднуюЛегкую, добрую птицу свободную,Птицу, хотевшую смерть унести,

Птицу, летевшую душу спасти.

Творческий порыв исчерпан. В мире стало больше одной прекрасной поэмой, одной вдохновенной симфонией. Вот и всё. Мир не преображен. Всё по-прежнему: «смерть и время царят на земле» (Вл. Соловьев):

Крылья подрезаны, песни заучены.Любите вы под окном постоять?Песни вам нравятся. Я же, измученный,Нового жду – и скучаю опять.

Мистерия кончается развлечением праздных зевак, любящих послушать песенку!

Блок говорит не о банальной «психологии творчества» – он вскрывает метафизические глубины романтического искусства. Самые прославленные победы романтизма – его «блистательные поражения».

Восемнадцать стихотворений 1913 и 1914 годов включено в отдел «Арфы и скрипки». Стихи 1913 года посвящены «цыганской любви»; в одном из них называется имя цыганки Ксюши. В 1912 году поэт, увлекавшийся цыганским пением, вскользь упоминает в письме к матери об Аксюше Прохоровой, певшей романс: «Но быть с тобой сладко и странно». Можно предположить, что она и была героиней этого бурного, но мимолетного романа. Цикл начинается стихотворением «Седое утро» с эпиграфом из Тургенева: «Утро туманное, утро седое». После ночи, проведенной у цыган, – разъезд гостей дождливым и туманным утром. Цыганка холодно дает поцеловать руку в серебряных кольцах. Как не похож ее «утренний и скучный голос» на тот, что ночью пел на эстраде под гитару!

Нет, жизнь и счастье до утраЯ находил не в этом взгляде!

Поэт до боли сжимает ее пальцы – больше они не встретятся. На прощание он дарит ей колечко:

Прощай, возьми еще колечко.Оденешь рученьку своюИ смуглое свое сердечкоВ серебряную чешую.

Трезвое утро убило ночную любовь. Припоминаются строки из стихотворения «К Музе»:

…И любови цыганской корочеБыли страшные ласки твои.