Читаем Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 2 полностью

выяснится, я Вам расскажу, если хотите, в какую петлю

я попал, как одно повлекло за собой другое, прибавились

домашние беды, и в результате с конца января я

не могу вырваться физически уже, чего со мной никогда

не бывало прежде.

Когда поправлюсь, думаю съездить в Москву... Бас­

нословные суммы, увы! соблазняют меня, ибо я стал

корыстен, алчен и черств, как все».

Затем последовал обмен телеграммами, телефонные

разговоры, и день приезда А. А. в Москву был фикси­

рован на 7 мая.

Мы жили на Арбате, в доме 51, занимая отдельную

квартиру из трех комнат: кабинета, столовой и спальни.

Петр Семенович тотчас же заявил, что кабинет, как са­

мую удобную комнату, надо предоставить Блоку.

В доме все было готово, чтобы принять дорогого поэта.

7 мая 1920 года в светлое теплое утро я поехала на

Октябрьский вокзал встретить Александра Блока.

Он приехал вместе с Самуилом Мироновичем Алян-

ским. Встретив их на перроне, я поехала с Александром

Александровичем домой. Он был задумчив и молчалив.

Я нашла, что он похудел с нашей последней встречи в

Петербурге.

— А я вас очень стесню? — спросил о н . — Ведь я те­

перь «трудный».

366

— Не будем обсуждать этого сейчас, а через три

дня я спрошу, есть ли у вас ощущение того, что вы нам

в т я г о с т ь , — ответила я.

Он улыбнулся.

Как только в Москве стало известно, что приехал

Александр Блок, начались телефонные звонки, на кото­

рые он подходил очень редко, началось «паломничество»

молодежи, особенно после его первого выступления.

В большинстве случаев, по его распоряжению, мы отве­

чали, что его нет дома, но и цветы, и письма, и подарки

несказанно радовали его. Он повеселел, помолодел, шутил,

рисовал карикатуры, например, карикатуру на Изору и

Бертрана. Этот рисунок, хранящийся в моем архиве, сде­

лан карандашом и изображает Изору: голова в профиль,

модная прическа, очки, большой нос, тип «синего чулка»,

а снизу на нее жалобно глядит Бертран. Он изображен

по пояс, на голове нечто вроде красноармейского шлема,

усики, в руках винтовка со штыком. Мы ходим в Худо­

жественный театр, в кино, приглашаем к себе его дру­

зей, тех, которых он хочет в и д е т ь , — Георгия Чулкова,

Вячеслава Иванова. С последним в этот приезд он

после довольно длительной размолвки 8 помирился, чему

я радовалась сердечно, ибо некоторым образом содейст­

вовала этому. На следующий день после их встречи

Вячеслав Иванов прислал Блоку красные розы, а мне

свой сборник стихов «Cor ardens» со следующим авто­

графом: «Дорогой Надежде Александровне Коган, дав­

ней поэтической приятельнице, свидетельствует свою

дружескую преданность и общую с ней любовь к лирике

Александра Блока Вячеслав Иванов». Мы бывали в го­

стях у поэта Юргиса Балтрушайтиса и у других.

Александр Александрович много и часто говорил по

телефону с Константином Сергеевичем Станиславским.

Обычно Станиславский звонил поздно ночью. Блок са­

дился у телефона, я ставила около него на столик креп­

кий горячий чай, пепельницу, клала папиросы. Уйдешь,

бывало, к себе в комнату и еще долго слышишь приглу­

шенный звук его голоса: Блок и Станиславский беседуют

по телефону. Беседовали на отвлеченные темы, на тему

о театре. Блок тогда говорил Станиславскому приблизи­

тельно то же, о чем писал мне еще в 1919 году в пись­

ме от 7 сентября. На мой вопрос, читал ли он пьесу

«Российский Прометей», он отвечает:

367

«Российского Прометея» я знаю, да, она очень инте­

ресна. Поставить ее нельзя, но я не помню времени моей

жизни, когда русский театр не стремился бы поставить

то, что нельзя. Таковы уж русские «искания». Результат

их пока заключается в том, что театр русский отвык

ставить то, что можно и должно, и поставить сейчас

Островского редко кто сумеет».

Говорили они также о «Розе и Кресте». Блок разви¬

вал мысль, которую почти год спустя кратко формули­

ровал в своем последнем письме ко мне:

«Я вспомнил «Розу и Крест», еще раз проверил ее

правду, сейчас верю в пьесу...»

Чтобы не стеснять Блока временем возвращения до­

мой, я дала ему отдельный ключ от квартиры и слыша­

ла иногда, как рано утром, когда все еще спят, вдруг

тихонько стукнет входная дверь. То Блок ушел гулять.

Возвращался он к утреннему завтраку, бодрый, светлый,

молодой, оживленный, обычно с цветами, которых было

такое изобилие в ту чудесную весну, завтракал с аппе­

титом, рассказывая нам о том, что видел, где был, и

долго засиживались они с Петром Семеновичем в ожив­

ленной беседе. Днем он бывал у своих родных 9, встре­

чался с близкими ему людьми, но все мы, кто любил его,

всячески старались уберечь его от «деловых» встреч и

разговоров.

К вечеру, когда жара спадала, мы вдвоем отправля­

лись бродить. Он умел бродить. Большое это искусство

и огромное наслаждение. Он подмечал то, мимо чего

«не поэт» пройдет равнодушно.

Конечным и любимым местом наших прогулок был,

обычно, сквер у храма Христа Спасителя. Дойдем туда

и сядем на скамью.

Кто помнит еще этот сквер и эту скамью над рекой,

тот вспомнит, конечно, и тонкую белостволую березку за

нею и куртины цветов.

Над головой стрижи со свистом рассекают воздух,

внизу дымится река, налево — старинная церковь, даль­

Перейти на страницу:

Все книги серии Серия литературных мемуаров

Ставка — жизнь.  Владимир Маяковский и его круг.
Ставка — жизнь. Владимир Маяковский и его круг.

Ни один писатель не был столь неразрывно связан с русской революцией, как Владимир Маяковский. В борьбе за новое общество принимало участие целое поколение людей, выросших на всепоглощающей идее революции. К этому поколению принадлежали Лили и Осип Брик. Невозможно говорить о Маяковском, не говоря о них, и наоборот. В 20-е годы союз Брики — Маяковский стал воплощением политического и эстетического авангарда — и новой авангардистской морали. Маяковский был первом поэтом революции, Осип — одним из ведущих идеологов в сфере культуры, а Лили с ее эмансипированными взглядами на любовь — символом современной женщины.Книга Б. Янгфельдта рассказывает не только об этом овеянном легендами любовном и дружеском союзе, но и о других людях, окружавших Маяковского, чьи судьбы были неразрывно связаны с той героической и трагической эпохой. Она рассказывает о водовороте политических, литературных и личных страстей, который для многих из них оказался гибельным. В книге, проиллюстрированной большим количеством редких фотографий, использованы не известные до сих пор документы из личного архива Л. Ю. Брик и архива британской госбезопасности.

Бенгт Янгфельдт

Биографии и Мемуары / Публицистика / Языкознание / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

14-я танковая дивизия. 1940-1945
14-я танковая дивизия. 1940-1945

История 14-й танковой дивизии вермахта написана ее ветераном Рольфом Грамсом, бывшим командиром 64-го мотоциклетного батальона, входившего в состав дивизии.14-я танковая дивизия была сформирована в Дрездене 15 августа 1940 г. Боевое крещение получила во время похода в Югославию в апреле 1941 г. Затем она была переброшена в Польшу и участвовала во вторжении в Советский Союз. Дивизия с боями прошла от Буга до Дона, завершив кампанию 1941 г. на рубежах знаменитого Миус-фронта. В 1942 г. 14-я танковая дивизия приняла активное участие в летнем наступлении вермахта на южном участке Восточного фронта и в Сталинградской битве. В составе 51-го армейского корпуса 6-й армии она вела ожесточенные бои в Сталинграде, попала в окружение и в январе 1943 г. прекратила свое существование вместе со всеми войсками фельдмаршала Паулюса. Командир 14-й танковой дивизии генерал-майор Латтман и большинство его подчиненных попали в плен.Летом 1943 г. во Франции дивизия была сформирована вторично. В нее были включены и те подразделения «старой» 14-й танковой дивизии, которые сумели избежать гибели в Сталинградском котле. Соединение вскоре снова перебросили на Украину, где оно вело бои в районе Кривого Рога, Кировограда и Черкасс. Неся тяжелые потери, дивизия отступила в Молдавию, а затем в Румынию. Последовательно вырвавшись из нескольких советских котлов, летом 1944 г. дивизия была переброшена в Курляндию на помощь группе армий «Север». Она приняла самое активное участие во всех шести Курляндских сражениях, получив заслуженное прозвище «Курляндская пожарная команда». Весной 1945 г. некоторые подразделения дивизии были эвакуированы морем в Германию, но главные ее силы попали в советский плен. На этом закончилась история одной из наиболее боеспособных танковых дивизий вермахта.Книга основана на широком документальном материале и воспоминаниях бывших сослуживцев автора.

Рольф Грамс

Биографии и Мемуары / Военная история / Образование и наука / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное