Александр Блок в воспоминаниях современников

было очень скверно, когда я писал это.

397

Осенью 1920 года в Петербург приехал поэт Мандель­

штам и читал в Союзе поэтов свои стихи. Одно из них

было посвящено Венеции 3.

Через несколько дней мы с Александром Александро¬

вичем вспомнили об этом чтении и отметили, что Вене­

ция поразила обоих (и Блока и Мандельштама) своим

стеклярусом и чернотой. Разговор перешел на «Итальян­

ские стихи» Александра Александровича, и я сказала, что

больше всего люблю «Успение» и «Благовещение».

— А что, «Благовещение», по-вашему, высокое сти­

хотворение или нет?

— В ы с о к о е . . . — ответила я.

— А на самом деле нет. Оно раньше, в первом вари­

анте, было хорошим, бытовым т а к и м . . . — с жалостью в

голосе сказал он 4.

«Бытовым»... Быт не случаен в творчестве Блока.

Блок умел ходить по земле («Если б я вздумал бежать,

я, вероятно, сумел бы незаметно пройти по лесу, при­

таиться за камнем»), и Блок чувствовал связь человека с

землей.

В минуты надежды на возврат творчества он мечтал

кончить «Возмездие». Ему хотелось увидеть в русской

поэзии возрождение поэмы с бытом и фабулой. Там, где

Блок ощущал быт, там он ощущал культуру или зачат­

ки культуры и возможность для художника чувствовать

себя мастером. Правда, сказавшаяся ему в зорях Пре­

красной Дамы, действенно могла и должна была выявить

себя в новых формах жизни, значит — и быта.

Блок — великий мистический поэт — был и великим

реалистом. У него было то «духовное трезвение» (по сло­

ву «Добротолюбия»), которое позволяло ему и видеть не­

доступное нам, и предчувствовать, как оно должно отра­

зиться на земле.

2

<...> У меня есть книга Блока. На ней написано:

«В дни новых надежд. Август 1920 г.».

Об этих днях хочется мне вспомнить, потому что это

были дни, может быть, «последних надежд» в жизни Бло­

ка. В те дни я встречалась с ним часто, потому что была

секретарем президиума петербургского отделения Всерос­

сийского союза поэтов он — председателем.

398

От тех дней остался у меня памятный протокол засе­

дания. Вот выписка оттуда:

«Тов. Блок настоятельно указывает на необходимость

работы в районах».

Что это значит?

Когда основалось отделение Союза поэтов, стала выра¬

батываться программа деятельности, Блок мучительна

чувствовал оторванность интеллигенции, в частности —

писателей, от народа, и вот ему начинает казаться, что

Союз дает возможность и поэтам объединиться и затем

непосредственно идти в народные массы. Сам он раз про­

бовал читать, кажется, в «Экспедиции заготовления госу­

дарственных знаков», но без успеха, и все-таки настаивал

на этих попытках.

Надеялся он, что и свежие силы из народа войдут в

Союз.

Я помню первый литературный вечер Союза в зале

Городской думы. Лариса Рейснер делала доклад, Горо­

децкий, только что приехавший с юга, читал стихи, а

Блок сказал вступительное слово о значении и целях

Союза.

Он говорил там о возможности общения и звал эти

новые силы... 5

В то время я работала в петербургском Совете профес­

сиональных союзов. Иногда с работы я прямо приходила

к Блокам. Мне поручено было собрать материалы для

плана лекций на 1920 год; союзы заполняли анкету, вы­

сказывая свои пожелания о количестве и характере лек­

ций на заводах. Были три графы: политические, профес­

сиональные и общеобразовательные. Александр Алексан­

дрович интересовался этими анкетами и разбирал их со

мной. Наибольший процент падал на общеобразователь­

ные, и Блок считал это симптоматическим.

Работа Союза поэтов налаживалась очень медленно.

Мы — поэты — люди берложные и не умеем общаться.

Я помню, как Чуковский в великом изумлении говорил

про самого Блока: «Я поражен. В первый раз слышу я от

Александра Александровича вместо «я» — «мы». Как он

близко принял к сердцу Союз!»

Председатель наш был необыкновенно добросовестен.

(Впрочем, если Блок брался за какое-нибудь дело, он

всегда делал его честно до конца.) Он не пропускал ни

одного заседания, он входил во все мелочи. Так, у нас

при Союзе служил матрос. И вот однажды Александр

399

Александрович приходит ко мне и достает из кармана

какую-то бумажку: вот, чтоб не забыть.

«Матросу нужно: 1) дать бумагу, чтоб его отпускали

с корабля, 2) прописать в домкоме».

Матрос был очень мил и работящ, но однажды —

с кем беды не бывает! — украл у хозяина квартиры, где

помещался Союз, соусник... и хозяин в девять часов утра

звонит Блоку, требуя расследования. Но Блок передал

это дело товарищу председателя.

Потом он со смехом рассказывал о своих новых обя­

занностях. Но все же ему приходилось входить в разные

мелочи — и заботиться о дровах для Союза и о хотя бы

единовременных пайках в помощь нуждающимся членам,

и посещать собрания. А на собраниях поэтов тоже иногда

тяжко бывало. В Петербурге люди — нелюдимые, здесь

даже и споров разных почти не бывает.

Сидим мы кругом стола. Мучительно молчим. Лозин­

ский предлагает читать стихи. Начинаем по кругу. По

одному стихотворению. После каждого — мертвое молча­

ние. И вот круг кончен. Делать больше нечего. Блок

упорно и привычно молчит, но спасительный голос Ло­

зинского предлагает начать круг снова. Потом с облегче­

нием уходим домой.

Все это в конце концов Блоку надоело. Он стал отка­