Александр Блок в воспоминаниях современников

уменьшилось. Сегодня в студию, кроме меня, никто не

пришел.

Я уныло бродил по серой промозглой комнате. Тоскли­

во глядеть на высокие стулья, аккуратно расставленные

вдоль обширного стола. Кожа со стульев давно ободрана,

торчат пружинки, мочала, клочки холста. Зеленое сукно

со стола тоже содрано, и стол такой, словно на него бро­

шена большая ветхая промокашка, вся в зеленых черни­

лах 1.

На столе ведомость для лекторов. Среди них —

А. Блок.

В дни, когда по расписанию Блок должен читать лек­

цию, я повторяю его стихи, которые давно знаю наизусть.

Меня считают недурным «декламатором». Ах, если б уда­

лось продекламировать ему какое-либо, хоть самое кро¬

шечное стихотворение! Но где там! Не хватает смелости.

И к тому же Блок стал появляться редко: говорят, при­

хварывает.

Невысокий человек медленно идет по коридору. В ру­

ках у него тонкое пальто, с плеча свисает кашне. Я мгно­

венно узнаю его: по шаткому биению своего сердца. Блок!

Кажется по выражению его сухого, темного и несколько

надменного лица, что его терзает большая скрытая

мысль, которую ему хочется высказать именно сегодня.

«Какая жалость: нет слушателей!» — думаю я.

— Никого? — говорит Блок, оглядывая комнату.

— В о с с т а н и е , — отвечаю я извиняюще.

— А вы?

— Я секретарь студии.

— И слушатель?

Он глядит на меня задумчиво, и взор его говорит:

«Это хорошо, что вы остались на посту поэзии. Поэзия,

дорогой мой, не менее важна, чем склады с порохом, на­

пример».

И он вдруг спрашивает:

— Разрешите прочесть лекцию вам?

403

Я важно сажусь на другой конец стола; пространство

между нами, кажется мне, еще более увеличивает силу

того события, которое происходит.

Блок раскрывает записки и читает медленно, не спе­

ша, постепенно разгораясь. Он читает о французских ро­

мантиках, и каждое слово его говорит: «Они были пре­

красны, несомненно, но разве мы с вами, мой молодой

слушатель, менее прекрасны? Мы, вот здесь сидящие, в

холодной сырой комнате, за тусклыми, несколько лет не

мытыми стеклами?»

Я киваю головой каждому его слову и про себя гово­

рю: «Мы с вами достойны звания людей!» Он мне возра­

жает: «Но разве мы одни? Нас множество, мой молодой

друг!» И я покорно ему отвечаю: «Да, нас множество.

Мы т р у д и м с я » . — «И ведь правда, какой у нас отличный,

прозрачно прекрасный труд! И как я люблю его. А вы?»

По расписанию Блок должен был читать час.

Через сорок минут после начала он позволил себе

немножко передохнуть. Отодвинув в сторону записки, он,

поеживаясь, поднялся.

— Однако у вас тут холодновато.

— И сыро.

Он читал еще сорок пять минут. Я заметил, что чер¬

нила в нашей чернильнице замерзли. Как же будет рас¬

писываться Блок? Взяв чернильницу в руки, я отогрел

чернила. Блок расписался в ведомости, и я был очень

доволен, что чернил на его перо собралось достаточно.

Блок, молча пожав мою руку, медленным шагом покинул

комнату.

Вскоре после Блока поспешно вбежал критик Клейн-

борт, в свое время довольно известный.

— Никого? — спросил он.

— Н и к о г о , — ответил я и тут же добавил не без гор­

дости: — Только что Александр Блок мне одному прочел

лекцию о французских романтиках.

— Ну, он читает о романтиках, а я вам о рус­

ском реализме. Будем-ка реалистами. Давайте ведо­

мость! — Он расписался и, возвращая мне ведомость,

сказал: — А там, где стоит час, поставьте, что я вам чи­

тал два часа. Не все ли равно? Во время восстания, если

я вам и двадцать часов подряд буду читать о реализме,

вы ничего не поймете.

...Блок, Горький, Есенин, Кончаловский — какие учите­

ля и спутники гибкого и грозного мужества наших дней!

404

БОРИС ПАСТЕРНАК

ИЗ ОЧЕРКА «ЛЮДИ И ПОЛОЖЕНИЯ»

Я имел случай и счастье знать многих старших поэ­

тов, живших в Москве — Брюсова, Андрея Белого, Хода­

севича, Вячеслава Иванова, Балтрушайтиса. Блоку я

впервые представился в его последний наезд в Москву,

в коридоре или на лестнице Политехнического музея, в

вечер его выступления в аудитории музея. Блок был

приветлив со мной, сказал, что слышал обо мне с лучшей

стороны, жаловался на самочувствие, просил отложить

встречу с ним до улучшения его здоровья.

В этот вечер 1 он выступал с чтением своих стихов в

трех местах: в Политехническом, в Доме печати и в Об­

ществе Данте Алигьери, где собрались самые ревност­

ные его поклонники и где он читал свои «Итальянские

стихи».

На вечере в Политехническом был Маяковский. В се­

редине вечера он сказал мне, что в Доме печати Блоку

под видом критической неподкупности готовят бенефис,

разнос и кошачий концерт. Он предложил вдвоем отпра­

виться туда, чтобы предотвратить задуманную низость.

Мы ушли с блоковского чтения, но пошли пешком,

а Блока повезли на второе выступление в машине, и по­

ка мы добрались до Никитского бульвара, где помещался

Дом печати, вечер кончился и Блок уехал в Общество

любителей итальянской словесности. Скандал, которого

опасались, успел тем временем произойти. Блоку после

чтения в Доме печати наговорили кучу чудовищностей,

не постеснялись в лицо упрекнуть его в том, что он

отжил и внутренне мертв, с чем он спокойно соглашался.

Это говорилось за несколько месяцев до его действитель­

ной кончины.

405