Александр II и Наполеон III. Несостоявшийся союз (1856–1870)

В то же время французский посол вынужден был констатировать, что за всеми теми любезными словами, которые он услышал от императора Александра по возвращении из Парижа, скрывается его разочарование во Франции, в возможности и полезности дальнейшего сотрудничества с ней. После инцидента в Булонском лесу и реакции на него французского общества, проявившейся и в приговоре Березовскому, в царе, по наблюдениям Талейрана, произошла перемена его отношения к Франции. «Поездка императора Александра в Париж, которая могла открыть новую эру в наших отношениях с Россией, мало что дала, – признавался Талейран в личном письме маркизу де Мустье. – Конечно, произошло очевидное улучшение личных отношений между двумя монархами, даже сближение между ними, что само по себе хорошо. Но, к сожалению, происшествие в Булонском лесу и последующее развитие событий… вызвали в душе императора Александра горькое чувство относительно нынешнего состояния общественного мнения в нашей стране…

Я нисколько не сомневаюсь в том, – продолжал посол, – что вся эта горечь не относится лично к императору Наполеону, и лишь косвенно она может затрагивать его правительство. Я уверен, что в скором времени это пройдет, и надеюсь, что через два месяца, когда император Александр вернется из Крыма, куда он уехал, я буду иметь возможность сообщить вам, что его настроение изменится в лучшую сторону»[632]

.

Барон Талейран ошибся в своих ожиданиях. Перелом в отношении Александра II к Франции после поездки в Париж был окончательным и бесповоротным. «Много раз между Францией и Россией вставала тень Польши, – отмечал французский историк Ф. Шарль-Ру. – В этом отношении поездка царя в Париж, которая могла бы стереть еще свежие воспоминания о вражде, лишь оживила их» [633].

Важнейшим следствием этой, оказавшейся неудачной, поездки стало более тесное сближение России с Пруссией, что определило фактическую изоляцию Франции перед нараставшей прусской угрозой. После 1867 г. Александр II, всегда тянувшийся к Пруссии, и одновременно всегда подозрительно относившийся ко Второй французской империи, сделал окончательный выбор в пользу Берлина.

Глава 8

Россия и франко-прусский антагонизм (1868–1870)

Путь к изоляции

Разочарование в результатах взаимодействия с Францией и курс на сближение с Пруссией не означали, что Александр II и Горчаков намеревались свернуть отношения с Парижем. В Петербурге продолжали считать Францию важнейшим элементом поддержания пошатнувшегося после австро-прусской войны равновесия в Европе. При всей династической и, как бы теперь сказали, идеологической близости Романовых и Гогенцоллернов, в Петербурге с настороженностью отнеслись к ликвидации Пруссией суверенных германских монархий и к перспективе возникновения в центре Европы мощной Германии. «Мы не можем не признать, – писал Горчаков в докладе царю, – что поглощение Германии Пруссией не отвечает нашим интересам»[634]

.

При всей нелюбви Александра II к Австрии его не могло не беспокоить резкое ее ослабление перед лицом набиравшей силу Пруссии. Все это побуждало Петербург к продолжению диалога с Парижем, в ходе которого Александр II надеялся предостеречь Наполеона III от необдуманных шагов, чреватых пагубными последствиями как для самой Второй империи, так и для европейского спокойствия. Формулируя задачи российской дипломатии на европейском направлении, князь Горчаков, ставший в 1867 г. канцлером империи, рекомендовал Александру II: «Оставлять всегда открытой дверь для сближения с Францией…; развивать наши традиционные добрые отношения с Пруссией, построенные на базе взаимных интересов, при сохранении за нами свободы действий…; поддерживать определенное равновесие между нею (Пруссией. – П.Ч.) и Францией, которое, при наличии элементов противоборства, не позволило бы довести дело до военного конфликта…». По убеждению Горчакова, противоречия между Францией и Пруссией даже выгодны России, так как побуждают каждую из соперничающих сторон обращаться за содействием и посредничеством в Петербург. Но они выгодны лишь до той степени, пока обе стороны не перейдут красную черту, отделяющую мир от войны. Поэтому, подчеркивал канцлер, Россия заинтересована в «сохранении равновесия между двумя державами»[635].

Стремление сохранить мир на континенте в решающей степени определялось для России внутренними причинами. Поглощенное реформированием страны, высшее российское руководство желало любой ценой избежать отвлечения ограниченных материальных ресурсов за ее пределы. «Россия нуждается в покое, – писал Горчаков императору Александру. – Все ее заботы сосредоточены на внутренних работах, проводящихся под руководством Вашего Величества»[636].