Таким образом, даже после неудачного визита Александра II в Париж Франция не была исключена из российских внешнеполитических приоритетов. Безусловно, еще со времени польского восстания 1863 г., доверие к Наполеону III в Петербурге постоянно падало, но вместе с тем Россия нуждалась в сильной Франции, как для поддержания равновесия в Европе, так и в интересах своей восточной политики, где продолжала надеяться на возможность взаимодействия с Парижем.
Подобного рода надежды и ожидания с некоторых пор энергично поддерживал барон А.Ф. Будберг, российский посол при тюильрийском дворе. Первое время, как уже отмечалось, Будберг, выученик графа Нессельроде, относился к Франции достаточно сдержанно и даже недоверчиво. Еще в 1864 г., спустя два года после приезда в Париж, он не был убежден в целесообразности и тем более надежности союза с Францией. Свои сомнения Будберг основывал на неустойчивости бонапартистского режима, держащегося, как он полагал, только на личности императора Наполеона. «Сегодня она (Франция. – П.Ч.) сильна, – делился своими размышлениями посол с князем Горчаковым, – но ее будущее покрыто неопределенностью. Принципы, которые в настоящее время служат опорой для ее правительства и составляют его силу, завтра могут обернуться против него и привести к его падению. Поддержка, которую правительство находит в стране, основана не на прочной базе институтов, а на потребностях текущего момента. Эта поддержка имеет личностный, а потому – преходящий характер»[637]
.Но уже в 1866 г. барон Будберг неожиданно меняет свою точку зрения на Францию и на возможности русско-французского взаимодействия.
Причины такого поворота в сознании посла не нашли отражения в его переписке с Горчаковым. Поэтому остается лишь строить предположения на этот счет. Не исключено, что Будберг, как и его предшественник, граф Киселев, подпал под обаяние императора французов, умевшего убеждать сомневающихся в своей искренности и самых добрых намерениях. Так или иначе, но после австро-прусской войны Будберг становится горячим поборником дальнейшего сближения с Францией.
Его новые устремления совпали с тогдашними настроениями в Петербурге, где были обеспокоены неожиданно быстрым сокрушением военной мощи Австрии и возрастанием влияния Пруссии. Это создавало предпосылки для улучшения отношений между Россией и Францией, изрядно испорченных в результате польского восстания 1863 года.
По убеждению Будберга, сближение с Францией могло основываться на обоюдном опасении чрезмерного возвышения Пруссии, а также на определенной близости интересов Петербурга и Парижа в Восточном вопросе. Наполеон III и его министр иностранных дел маркиз де Мустье умело укрепляли русского посла в подобных настроениях. Мустье заверял Будберга в желании Франции согласованно действовать с Россией на Востоке[638]
, но одновременно вел закулисные переговоры об установлении союзных отношений с Австрией, имевшей собственные интересы на Балканах, во многом противоречившие интересам России.Будберг поверил заверениям Мустье, ошибочно полагая, что для Франции Восточный вопрос имеет второстепенное значение, а уклонение Наполеона от обещаний содействовать отмене нейтрализации Черного моря объяснял главным образом влиянием Англии. При этом Будберг считал, что стесняющие Россию ограничения Парижского договора 1856 г. отпадут сами собой[639]
. Недоверие, сохранявшееся в Петербурге относительно роли Франции на Востоке, барон объяснял тенденциозностью информации, получаемой от посла в Константинополе Н.П. Игнатьева[640].В обоснование необходимости более тесного сближения с Францией, посол пытался убедить Горчакова в том, что французское правительство не имеет намерений использовать польский фактор в антироссийских целях, как это было в недавнем прошлом[641]
.Все это вызывало у канцлера возраставшее недоверие к оценкам Будберга, которое он неоднократно высказывал в докладах императору.
«Всякий раз, когда французский кабинет нуждается на момент в нашем благоволении, имея в виду расчеты своей европейской политики, – писал Горчаков Александру II 27 ноября 1867 г., – он слепит наши глаза миражем согласия на Востоке, чтобы использовать затем конфиденциальные объяснения, мотивированные этой близостью, для компрометации нас перед Англией и Турцией»[642]
.Со своей стороны, император Александр после австро-прусской войны склонен был поддержать старания Будберга по налаживанию взаимодействия с Францией. Царя привлекала возможность опереться на Францию в интересах своей восточной политики. «Что касается меня, – заявил он в конце ноября 1866 г. французскому послу барону Талейрану, – я хочу сохранять с вами хорошие отношения. Они нам взаимно необходимы, в особенности сейчас, когда восточный вопрос, кажется, должен прийти в движение с момента на момент»[643]
. Император имел в виду вспыхнувшее в августе 1866 г. антитурецкое восстание на Крите, христианское население которого желало присоединения острова к Греции.