Александр II и Наполеон III. Несостоявшийся союз (1856–1870)

Когда Мейендорф предъявил раздобытое у кого-то из немецких докторов медицинское свидетельство о своем психическом здоровье, у барона Будберга не оставалось другого выхода, как вызвать обидчика на дуэль, которая состоялась в окрестностях Мюнхена.

Вот что пишет об этой истории в своем дневнике граф П.Д. Киселев, ссылаясь на разговор с Будбергом: «Он (Будберг. – П.Ч.) говорил об этом с совершенным спокойствием, без злобы; упреки его относились только к тому, что оставили совершенно на свободе, и без всякого надзора безумца, обнаружившего свое неистовство еще в прошлом году таким же образом с советником посольства Чичериным, о чем Будберг узнал только сегодня. Если бы он знал об этом прежде, то принял бы предосторожности. Во всем этом нужно отдать справедливость безукоризненному поведению барона, понимавшего серьезность своего положения и то, что, во вред ему, этим событием могут воспользоваться его личные и политические враги…

Дуэль барона Будберга с бароном Рудольфом Мейендорфом происходила 14-го апреля в Мюнхене. Посол имел свидетелями генерала графа Бетанкура, полковника Новицкого и князя Витгенштейна.

Они обменялись пулями, не затронув друг друга, что чрезвычайно счастливо для Будберга – отца семейства и без средств. Русские в Париже полагают, что послу не следует оставаться на своем настоящем посту…

Я, со своей стороны, не вижу особенно веских причин, которые заставляли бы должностное лицо оставить свой пост после дуэли, выдержанной с достоинством. Барон Будберг, возвратясь из Мюнхена, передал мне подробности своей эпопеи. Он исполнил свою обязанность как джентльмен, и рассказ его отличался спокойствием и умеренностью. Будберг отправляется в Петербург, чтобы возобновить просьбу о замещении его поста в Париже. Он сделает это, повинуясь долгу чести в отношении к своему государю, осыпавшему его милостями»[649].

Действительно, дуэль с участием действующего посла была, наверное, беспрецедентным случаем в дипломатической практике. Прошение об отставке барон Будберг подал в первых числах апреля 1868 г. Оно было удовлетворено, после чего Будберг, получив прощальную аудиенцию у Наполеона III, покинул Париж [650]

.

Комментируя неожиданный отзыв русского посла, его петербургский коллега барон Талейран в депеше маркизу Мустье сообщал, что независимо от непосредственной причины этой отставки, у Будберга оказалось в Петербурге немало недоброжелателей, включая канцлера Горчакова. Барон Будберг, по свидетельству Талейрана, многих раздражал «надменностью манер, неуживчивым характером и язвительным умом». Его противники воспользовались удобным случаем, чтобы свести с ним счеты. Они подвергают Будберга ожесточенным, безжалостным нападкам. «У бывшего посла в Париже, – писал Талейран, – нашлось здесь совсем немного защитников»[651].

Но среди этих немногих защитников оказался сам император Александр II, не позволивший окончательно погубить репутацию человека, к которому благоволил. По возвращении в Петербург Андрей Федорович был оставлен в штате Министерства иностранных дел с годовым жалованием в 12 тыс. руб. серебром, но уже 20 мая 1868 г. император ввел его в Государственный Совет, где бывший посол будет заседать в течение последующих двенадцати лет, до конца своих дней.

9 февраля 1881 г. барон Будберг скончается в Петербурге в возрасте шестидесяти четырех лет. Два года спустя умрет и психопат Мейендорф, разрушивший его блестящую карьеру.

Если подвести итог шестилетней дипломатической миссии барона Будберга в Париже, нельзя не признать, что он сделал максимум возможного для того, чтобы вывести российско-французские отношения из того тупика, в котором они оказались в результате польского восстания 1863 г. То, что послу не удалось во многом преуспеть – не его вина. Часто его инициативы по развитию взаимодействия с Францией не находили поддержки у Горчакова. Но в значительной степени ответственность за то, что к роковому для судьбы Второй империи моменту ее отношения с Россией разладились, безусловно, лежит на Наполеоне III. Он упустил предоставлявшийся ему шанс заручиться если не поддержкой, то хотя бы строгим нейтралитетом России перед столкновением с Пруссией. В отчете МИД за 1868 г., представленном Александру II, Горчаков констатировал «глубокое расхождение между нашим видением проблем и позицией Франции»[652].