Александр II

«Чего испугались честные, но слабые люди? – с усмешкой вопрошал Герцен. – Добро бы они верили, что русский народ так и схватится за топор по первому крику: „Да здравствует социальная и демократическая республика русская!“ Нет, они все хором говорят, что это невозможно, что народ этих слов не понимает… „Молодая Россия“ нам кажется двойной ошибкой. Во-первых, она вовсе не русская, это одна из вариаций на тему западного социализма, метафизика французской революции – социальные disederata (мечты), которым придана форма вызова к оружию. Вторая ошибка – ее неуместность: случайность совпадения с пожарами – усугубила ее. Ясно, что молодые люди, писавшие ее, больше жили в мире товарищей и книг, чем в мире фактов… И все-таки каждый честный человек считает себя обязанным ругнуть молодых людей…» А они «наговорили пустяков» и только. «Ну что упрекать молодости ее молодость, сама пройдет… Крови от них ни капли не пролилось, а если прольется, то это будет их кровь – юношей фанатиков».

И Александр Николаевич поверил лондонскому «генералу от революции», не зная, что Герцен для русских революционеров давно не авторитет, что его осыпают упреками за отход от «революционных позиций», за потерю веры в насильственные перевороты и надежду на эволюционный путь.

Они считали себя противниками, но странное это было противостояние, неудержимо тянущее их друг к другу. Один Александр поначалу жарко приветствовал приход другого к власти и, отбросив (ненадолго) иронию и скептицизм, внушал себе и венценосному тезке веру в благодетельность перемен. Другой вскоре привык считаться с крамольными подсказками из Лондона и пресекал тонкие увертки крепостников при решении крестьянского вопроса, на которые указывал «Колокол».

Мог ли Александр Николаевич забыть статью, в которой мятежный Герцен писал: «…Александр II сделал много, очень много; его имя теперь уже стоит выше всех его предшественников. Он боролся во имя человеческих прав, во имя сострадания, против хищной толпы закоснелых негодяев и сломил их! Этого ему ни народ русский, ни всемирная история не забудут…» И все же не только воспоминания и невольное уважение объединяло двух Александров. У них были одни идеалы, одному давшиеся легко, другому – в мучительном борении с самим собой. Оба ратовали не столько против, сколько за: за новую Россию.

Им же противостояли люди обеспамятовавшие и потерявшие почву под ногами и потому боровшиеся против: против царя, правительства, дворянства, бюрократии, жандармов, православной церкви, устоев народной жизни; горевшие лихорадочным огнем разрушения и отряхнувшие с себя чувства любви, милосердия, прощения и терпимости.

Оба Александра были людьми одной, дворянской культуры и не могли представить, что всю их культуру, уклад жизни, историю страны «молодые россияне» считают пустым местом. Нигилистов-молокососов легко наказали, не сознавая, что создают новых мучеников и фанатиков идеи. Но что иного можно было сделать?

3

Теперь о пожарах не метафорических, а реальных. То был, как теперь видится, перст Божий, яснее ясного указавший ход дел.

Начались пожары в Петербурге и в разных городах империи вроде бы и не в одно время, но в наэлектризованной ожиданиями и страхами атмосфере превратились в верное доказательство наступающей «революции».

Александр Николаевич лично руководил тушением пожаров. Была у него слабость к пожарному делу, отчего и сам часто ездил на большие и сильные пожарища, устраивал смотры столичных пожарных для своих коронованных гостей. При множестве деревянных домов с наступлением сухой погоды загорания были обычным делом, но тут оборот оказался нешуточным.

Пожары в столице начались в ночь с 15 на 16 мая и продолжались более двух недель, охватив Большую Охту и центральные районы. «Вести из Петербурга исполняют душу каким-то ужасом ожидания и боли; что это за огненная чаша страданий идет мимо нас? Огонь ли это безумного разрушения, кара ли, очищающая пламенем?» – задавался вопросом Герцен в «Колоколе».

В газетах эта новость выносилась уже на первую полосу. «Московские ведомости» сообщали 30 мая о пожаре, случившемся за неделю до того: в 2 часа утра начался пожар на Малой Охте, в Солдатской слободке, которая и сгорела вся до основания (40 домов). Около половины четвертого пополудни загорелось в Гороховой между Семеновским мостом и Садовой. Сгорело много лошадей в конюшнях.

28 мая государь приехал на пожар в десятом часу утра, братья Константин и Михаил позднее. Пожарные выбивались из сил. Им помогали добровольцы из офицеров, студентов, чиновников, которые поодиночке и образуя вольные команды вытаскивали людей, их жалкий скарб, рубили перекрытия, чтобы затруднить распространение огня.

Горели жилые дома, лавки, магазины, амбары, трактиры, постоялые дворы, министерства, Пажеский корпус, Апраксин двор.

И в то же самое время, с горечью отмечал в дневнике Валуев, кавалеры с дамами весело ехали гулять на Елагинскую стрелку, в Летнем саду было обычное в Духов день гулянье. «А между тем, черная туча дыма расстилалась над городом…»